Особенно,... 
127 
Здесь вокруг пристроились еще два десятка таких же, как и я, ловкачей. Весь поток машин разделился надвое: одни предпочитали подождать, но пересечь опасное место по всем правилам, другие норовили проскочить любым способом, пусть и под угрозой милицейского свистка и штрафа.
Пытаясь вырулить на удобную позицию, я кому-то помешал и услышал возмущенный звук сигнала.
– Извини! – пробормотал я в адрес обиженного. – Тут волчьи законы, друг. Хочешь ездить по правилам – становись в очередь, к уравновешенным!
Но «друг» проявил поразительную настойчивость и все же ухитрился обойти меня. Облезлая корма нелепого дредноута, произведенного на берегах азиатской реки Москвы, закачалась перед моими глазами. Шершавый ком в груди взорвался тысячей огненных искр. Я заставил мотор зареветь. Раздался пронзительный визг резины; она буйно задымилась. Стартовав на полном газу, я круто объехал наглеца, перекрыл ему дорогу, еще раз – уже победно – взвизгнул покрышками и умчался. К сожалению, нахальный маневр не принес пользы. Через пятьдесят метров, уже на горбу моста, поток опять встал, а мой упрямый соперник оказался в соседнем ряду, в пяти метрах от меня; я увидел, как он, опустив дверное стекло, что-то выкрикивает в мой адрес, гневно вращая глазами. Заинтересовавшись, я тоже открыл окно и высунул голову.
– Да ты... Да я... Да тебе... – шумел обиженный, пересыпая зловещие угрозы грязными намеками.
Этот взрослый, примерно сорока лет, человек в забавной тряпочной кепочке особенно упирал на возможную сексуальную связь между нами, с моим пассивным участием. Изумрудные звезды замерцали перед моими глазами. Голова, в остатках алкогольных паров, в перегарной мути, работала плохо. Невыносимое для отсидевшего в тюрьме человека оскорбление было воспринято не мозгом, не рассудком, а всей моей напряженной, разрывающейся на части природой.
– Что?! – заорал я басом. – Что?! Что ты сказал???!!! Рванув ручку, я ударил плечом в дверь и выпрыгнул в пространство. Оппонент, явно задетый за живое, устремился навстречу. Его большие мясистые уши агрессивно шевелились. Одежда состояла из таких же, как и у меня, трикотажных штанов с глупейшими лампасами и такой же несвежей майки-поддергайки. За тем лишь исключением, что моя собственная одежонка не несла никаких надписей (меня это раздражает), а грудь врага украшал крупный англоязычный призыв:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШВЕЙЦАРИЮ! Разглядев буквы, я почувствовал, что холодею от ненависти.
– Иди сюда! – крикнул я. – Давай! Ну! Кулачный бой никак не входил в мои планы. Такие схватки, даже самые легкие и скоротечные, обязательно заканчиваются ссадинами, кровью и прямыми материальными убытками в виде порванной одежды. Я, спеша на важную встречу с важным человеком, никак не мог себе этого позволить. Желая боя, я бы обязательно постарался выскочить из машины раньше своего неприятеля. Чтобы ударить его, распрямляющегося из положения сидя, дверью его же собственного автомобиля. Атаковал бы сразу, первым, всей силой, не расходуя важные мгновения на угрожающие возгласы.
На этот раз момент оказался упущен. Более того: сблизившись с супостатом, я обнаружил, что он на голову выше меня и явно крепче, и его руки много длиннее моих.
– Да я тебя!!!.. – заорал неприятель, протягивая ко мне жилистые верхние конечности. – Да я тебя!!!..
В ответ я выдал череду ругательств, самых витиеватых, самых кошмарных, на которые только способен обитатель русской тюрьмы. Но победить разъяренного горожанина акустическим способом не удалось. Он сильно толкнул меня, и еще раз, и еще.
Когда-то мой боевой вес равнялся семидесяти двум килограммам. К сожалению, самые важные из них – мясо, мускулы на плечах и руках, а также жир в поясе, потребный для устойчивости,– я оставил в каземате. То есть участники схватки пребывали в разных весовых категориях. С другой стороны, мои кулаки хорошо помнили ощущения многих тысяч ударов в цементные полы лефортовских прогулочных двориков, еще заметны остались розово-багровые шрамы. Решив, что в крайнем случае сломаю дураку нижние ребра, по два справа и слева, я ждал момента для начала контратаки. Вот сейчас можно ослепить распаленного дядьку ударом головой в переносицу, прикидывал я, затем пробить в пах коленом, а после повалить и добить серией пинков...
Но в решающий миг, когда все тело уже напряглось для первого, самого важного, броска, рациональный арестант в моей голове – обчифиренный философ, завсегдатай каземата – ожил и тихо напомнил, что за причинение телесных повреждений средней тяжести мне грозят как минимум три года общего режима. С учетом того, что я ранее судимый, – и все четыре! Эта догадка мгновенно остудила весь пыл. Я демонстративно опустил руки.
127 
