Особенно,... 
82 
Я слушал, опустив голову.
Выход в принципе уже был найден.
– Что же, я все сказал, – равнодушно, тихим голосом выговорил Фрол. – Теперь говори ты.
– Нет,– вздохнул я. – Мне сказать нечего. Ты прав. Постирушек больше не будет. Сырости тоже...
– Он что-то придумал,– обронил Толстяк. – Он не перестанет.
– Да, не перестану, – согласился я и закурил, потому что пока не научился совсем обходиться без ядов. – Отпишу жене, пусть загонит побольше белья. И полотенца, штук десять. Буду в хате их мочить водой, а обтираться – прямо на прогулке. Мокрое грязное белье – в пакет, а утром – в мусор...
– То есть он хочет не стирать шмотки, а сразу выбрасывать,– объяснил Толстый. – И получать с воли новые...
Фрол схватился за голову, и ужас проступил на его лице.
– А свою жену тебе не жалко?
– Ему никого не жалко,– угрюмо выговорил Толстый. Я вдруг разозлился. Жена здесь ни при чем. Я посмотрел на магната.
– Знаешь, Вадим, главное условие нормальной работы мозга?
– Нет.
– Прямой позвоночник.
Толстый немедленно приосанился и развернул круглые плечи.
– Это ты к чему?
– А к тому, что каждый человек по-своему с ума сходит. Одного тянет на колбасу, другого на физкультуру. Согласен?
– Значит,– нажал Толстяк,– ты решил попрекнуть меня колбасой, да?
В этом месте в опасно развивающийся спор вклинился новый участник. Тот самый, про которого мы часто забывали, но он про нас – никогда. Он приблизился к двери с внешней стороны, отодвинул заслонку глазка, изучил обстановку, вставил ключ в замок «кормушки» и открыл.
– Рубанов! – громко сказал он. – На вызов! Я выругался.
– Ты опять ничего не понял,– скорбно констатировал Фрол и потряс передо мной указательным пальцем. – Тебе люди дельные вещи говорят, правильные! А ты в ответ умничаешь! Иди, тебя мент ждет! Вернешься – договорим до конца!..
– Обязательно,– сказал я и вышел. Никогда нельзя оставлять за оппонентом последнее слово.
– Лицом к стене!
Вот как, значит, обернулись дела, Андрей! Теперь кривые позвоночники будут указывать тебе, что и как делать. Диктовать свою волю. Ныне, значит, ты стираешь свои трусы только с их разрешения. Ты хотел победить тюрьму, побороться за свою свободу – вот тебе свобода стирать трусы, сражайся за нее!
От злости и досады у меня защекотало в носу.
3
Шагнув в кабинет для допросов, я ощутил неудобство и секунду не мог понять, в чем дело; наконец обнаружил, что почти весь дневной свет, поступающий из оконного проема, загораживает широкая человеческая фигура. Некто с внушительным размахом плеч, с крепчайшим квадратным задом, одетый в мешковатые милицейские брюки и такую же рубаху, стоял ко мне спиной, сунув руки в карманы, и смотрел через стекло во двор.
Сбоку – на своем обычном месте, за столом, перед экраном компьютера – обнаружился Хватов.
– Привет,– произнес он и с хрустом выдавил из пластиковой упаковки таблетку.
– Головные боли? – спросил я. Следователь кивнул. Он показался мне бледным. Массивный человек у окна обернулся.
– Здравия желаю, гражданин начальник, – поздоровался я упавшим голосом.
Капитан Свинец ничего не ответил и не изменил выражения лица: оно излучало ту смесь интереса и жалости, которая обычно предшествует минуте крайнего гнева.
В первую нашу встречу, облаченный в кожаные штаны и белые носки, человек из МУРа выглядел как большой, но безопасный болван. Сейчас – будучи одет в сизую форму офицера милиции – Свинец предстал в гораздо более выгодном виде. Такой капитан, если захочет, способен вызвать у окружающих трепет в буквальном смысле слова, грустно подумал я. Сегодня мне придется нелегко. Из таких вот капитанов, крепко сбитых, в развитых странах получаются отменные шерифы и комиссары. Став полковниками, они охраняют президентов. В Латинской Америке они не прочь составить хунту.
– Как сам? – негромко спросил капитан.
– Нормально.
– Сидишь по-прежнему один?
– Нет, нас трое.
– Нормальные соседи?
– Вполне.
– Небось, в стос режетесь целыми днями?
– В азартные игры – не играю.
– Почему?
– Слишком азартный. Свинец кивнул. Помолчал. Затем набрал полную грудь воздуха.
– Если честно, – доверительно, едва не ласково, начал он, глядя мне в глаза, – я бы тебя убил. Ей-богу, я борюсь с желанием сделать это прямо сейчас.
Хватов осторожно кашлянул.
Я оставался стоять посреди комнаты.
82 
