А я так устал. Не телом — сердцем. Резервных мощностей больше нет. Никаких хитроумных планов. Никакого секретного оружия.
Кроме одного. У наших противников есть такое же, но я был почти уверен, что они не сообразят им воспользоваться. Оно называлось доверием.
Я открыл свой нейраугмент для Новицкой. Открыл полностью, до самых глубинных уровней. Наши боевые алгоритмы слились, взаимодействуя; превращая нас в единый смертоносный механизм. Я отдался искусственно вызванной ярости, позволив программам вести меня в убийственном танце. Пальцы мои омертвели под слоями пластыря, но программа делала скидку: моя подсечка, удар Новицкой, и Этьенс падает, я вбиваю каблук ему в лицо, а Новицкая принимает на плечо удар раджпута, морщась, и почти чудом уходит от сверкающего на солнце клинка, пока я вывожу из строя бывшего — уже бывшего директора Пенроузовской Академии, пинок за пинком превращая в кашу не прикрытые броней гортань и трахею.
Бой длился долго — пять или шесть секунд. Потом даже железному равату Адиту потребовалась передышка. Оказалось, что мы стоим на самом краю обрыва — раджпут чуть поближе, мы в полутора шагах от него. По разные стороны. Разумная предосторожность — в какой-то момент я подумал, что нам крышка, когда неутомимый индиец дважды подряд пытался достать нас прыжками в длину, на какие, думал я прежде, способны одни только ниндзя из лунконгских боевиков.
— Сдавайтесь, рават, — предложил я.
Адит покачал головой. Кровь стекала по его кафтану, оставляя темноватые полоски. Щегольской тюрбан сбился набок, из-под него торчали не спутанные нестриженые кудри, а короткий ежик, прическа человека, привычного к регулярной профилактике внутричерепных наращений. Золотая брошь с рубинами, так поразившая меня при первой нашей встрече, куда-то подевалась.
— Нет, — прошептал он. — Никто не скажет…
Трудно судить, когда из-под ошметков щек проглядывают зубы и белеет композитная кость, но мне показалось, что раджпут задумался на мгновение, будто бы оценивая свои и наши шансы. Потом, видимо, приняв какое-то решение, поднес катар к размочаленным губам.
— Никто не скажет… — повторил он вполголоса, глядя единственным глазом куда-то мимо нас, на вершины Непреклонного хребта.
Потом сделал шаг. Назад.
Нога его не встретила там опоры. Будто подрубленное дерево, раджпут рухнул в пропасть — не издав ни звука, и почему-то это показалось мне душераздирающе печальным.
Не сговариваясь, мы с Новицкой подошли к самому краю, глядя на быстро удаляющуюся красную точку. Вот тело ударилось о выступ скалы, еще раз, и, кружась, полетело дальше.
— Как думаете, — шепотом спросила агентесса, — он после этого… не встанет?
Я задумался. Потом покачал головой.
— Нет. Даже он — нет.
Чтобы выжить после падения с километровой высоты, надо быть не киборгом, а богом. Убийца Конана Сайкса, найденный мною в конце концов и уличенный, был кем угодно, только не сверхъестественным существом. Только люди могут так безнадежно запутаться в собственной жизни.
Ноги как-то вдруг перестали меня держать. Я опустился на край обрыва, пристроив седалище на жестком, теплом камне. Новицкая осторожно присела рядом. Вспомнилось, как мы с раватом Адитом вот так сидели холодной ночью, под пологом авроры — будто в другой жизни.
— Как-то внезапно все закончилось, — пробормотала Новицкая. — И нелепо…
Я молча кивнул.
— Злодеи повержены, заговор раскрыт… и все. А нам жить дальше. Как думаете, — она порывисто обернулась ко мне, — кто теперь потянется к власти в колонии?
— На планете, — поправил я ее. — Привыкайте думать о Габриэле, как о самодостаточном мире. А насчет власти… я бы поставил на Аретку. Во всяком случае, это лучше, чем Мвифане. Шериф дурак, но не трус. Впрочем… если желаете, можете устроить революцию.
— Станислав… — Она покатала мое имя во рту, будто пробуя на вкус, прежде чем броситься в прорубь: — Вы не обидитесь, если я спрошу…
— Валяйте. — Я запоздало сообразил, что повторяю слова Этьенса.
— Зачем вы ввязались в эту историю?
— У меня не было особенного выбора, — ответил я, глядя вниз. С высоты обрыва Ласточек люди на городских улицах не были видны — только выкрутив на полную мощность наращенный хрусталик, я мог различить их смутные тени.
— Был, — уверенно возразила Новицкая. — Вы могли отойти в сторону. Сдаться. Опустить руки.