Влада словно вросла в землю, пока молодежь не скрылась в недрах вестибюля, потом с яростью накинулась на Велехова:
— Слушай, если ты не приструнишь свою шалаву, я это сделаю за тебя!
— Действительно, Слав, не хочется никого обижать, но Кристина ведет себя совершенно отвязно, — несмело поддержал сестру Николай.
Велехов достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и с видимым удовольствием затянулся.
— Не разделяю вашего беспокойства, — произнес он. — Пусть ребятки оттянутся в дискотеке. Им двигаться надо, дело-то молодое. Вы их с собой не ровняйте. Вспомните себя в двадцать лет. Нас тогда в кабак не тянуло. А, Владочка? Помнишь, как мы с тобой вдвоем отплясывали?
Холодно щурясь, он смотрел на нее сквозь сигаретный дым.
— Ты!.. Ты!.. — попыталась высказаться Влада, но какое-то сильное чувство душило ее, лицо пылало, грудь бурно вздымалась.
Эльвира приготовилась к тому, что гнев сестры выльется в какую-нибудь дикую выходку. Влада с детства была своевольным и необузданным созданием, но в семье ее баловали, как младшего ребенка.
На протяжении стольких лет привлекательная и успешная Влада привыкла, что все с ней носились, ею восхищались, мужчины ее обожали, она постоянно была в центре внимания, и вдруг какой-то мальчишка, Антон, грубо отбросил ее руку, преспокойно ушел и начисто забыл о ее существовании! Он наверняка сейчас веселится, неистово скачет под грохот динамиков и видит перед собой тугие тела девушек своего поколения — раскованных, дерзких, им чужды комплексы и сомнения, они злы, напористы и умеют взять свое, теперь их время, а бывшие девушки под сорок для них не более чем досадный артефакт.
Влада прикипела горящими глазами к Велехову, но взрыва не последовало, в лице ее стало проступать что-то жалкое, на ресницах бисеринками сверкнули слезы, она судорожно, со свистом вдохнула, съежилась и быстро пошла прочь.
— Станислав, догоните ее и успокойте, — робко предложила Эльвира.
— С какой стати? — возразил тот. — Разве я виноват, что парню вздумалось повеселиться с девочками? К тому же она все усложняет. Давайте-ка в самом деле пропустим по стаканчику. — Он сделал приглашающий жест в сторону столиков под парусиновым тентом.
— Закажите мне шотландский виски со льдом, а я попробую вернуть Владу, — решила Эля.
Из лабиринта тесных улочек она вышла на набережную, где росли огромные раскидистые пальмы, за каменным парапетом песок на опустевшем пляже в поздних сумерках казался лиловым, по нему расхаживали самодовольные чайки. Среди них было много пестрых с серо-голубым опереньем в черную крапинку; Эля таких никогда не видела и невольно замедлила шаг. Она шла вдоль парапета; из пропадающей в сумерках морской дали с рокотом приходили темные волны, накатывали на песок пузырящейся пеной и уносили с собой отсветы городских огней. На оконечности бухты лесистые скалы острым мысом вдавались в море, старинный замок с зубчатой дозорной башней и крепостной стеной вырисовывался на утесе четким силуэтом.
Влада сидела на полпути к замку на пляже прямо на песке, рядом лежали туфли и сумка. Ветер с моря трепал ее светлые волосы, она трудно дышала, прижав руку к груди, лицо ее было страдальчески перекошено, взгляд неподвижен.
Эльвира села рядом и обняла сестру за плечи:
— Влад, ну перестань, не создавай трагедии из ерунды. Что случилось ужасного, не пойму? Парень ушел потанцевать, это так естественно в его возрасте…
Влада повернула голову и посмотрела на Элю отстраненным взглядом, как будто не воспринимала смысла ее слов:
— Знаешь, Эль, так странно получилось у меня со Стасом, — медленно проговорила она. — Я ведь никогда тебе не рассказывала. Я решила отбить его у тебя из озорства, но желание позабавиться, потешить свое самолюбие нежданно-негаданно обернулось страстной любовью…О, что это была за любовь! У меня никогда больше не было такой любви. И никто больше не любил меня так, как Стас.
Эльвире стало зябко на ветру, она подумала, что зря не захватила с собой жакета.
— Альберт был совсем другим, — продолжала Влада. — Он был старше, опытнее и любил меня не так безоглядно, без той щедрости чувств, на какую способен был Стас. Для Альберта я была престижем, дорогостоящей собственностью; он ценил во мне внешний лоск, а сам в каких-то вопросах отличался непробиваемой косностью, претендовал на мужской диктат, все это выводило меня из себя, иногда я выносила его с большим трудом. Наверное, мне не надо было выходить за него замуж.