Последние отзывы

  44  

Велехов что-то услышал, обернулся и сразу выбросил сигарету, подошел к каменной перегородке. Он смотрел на Владу с нерешительной тревогой, как будто не знал, чего от нее ждать.

Они стояли по обе стороны перегородки, через которую Станислав мог с легкостью перемахнуть. Вместо этого он с большой осторожностью дотронулся до Владыной ручки и, убедившись, что рука не отдернулась, взял ее в обе ладони.

— Ты…ты что-то хотел сказать мне вчера, — проговорила она, и глаза ее моментально наполнились слезами, рука задрожала.

Он мигом очутился подле Влады и прижал ее к себе:

— Я ничего не говорил. Тебе показалось. Нет, ты просто совсем не то поняла…Господи, какой же я идиот! Забудь, забудь все, что было вчера… — Она смотрела на него снизу с недоверчивым страданием. — А знаете, что мы сделаем? — бодро воскликнул он. — Поедем в Барселону! Я сам повезу вас на своей машине. Поедем тихонечко, обещаю, что на сей раз все будет отлично.

— Стас, я не уверена, что Владе стоит выходить из дому, да еще гулять по большому городу, — вмешалась Эля.

— Я буду вас возить, ходить много не придется, город я знаю вдоль и поперек, могу выступить гидом. Это Владочку развлечет, зачем ей сидеть в четырех стенах… — Все это он проговорил, не отрывая взгляда от обращенного к нему лица, хотя уговаривал больше Элю.

— Да, поедем, — сказала Влада.

— Нет, я категорически против, — разволновалась Эля. — Вы оба помешанные! Останься с ней здесь, раз тебе неймется… — Она осеклась, представив, куда заведет их общение наедине, какие темы всплывут при любом развитии событий, и поняла, что Стас прав: Влада нездорова, надо оградить ее от каких бы то ни было сильных потрясений. — Хорошо, я согласна, но смотри, Стас, я надеюсь на твое благоразумие.

— Жду вас внизу, — обрадовался тот.

Влада засияла возбужденными глазами, принялась рыться в шкафу, бегала к зеркалу и обратно, прикладывала к груди разные платья. Эле не нравилась внезапная активность сестры, она свидетельствовала о ее неуравновешенном состоянии. На всякий случай она положила в сумочку лекарства.

— Ох, не доведут до добра мужики! — покачала она головой.

У ворот наготове стояли автомобили, вокруг них крутился Антон:

— Классные тачки! У бумера какая скорость? Это твой, Крис? Я шестой пока вживую не щупал? Порше крутняк! Брутальная махина! Зачем Славе здесь внедорожник?

Такие шикарные дороги еще поискать.

— А он только внедорожники признает. Нормально так. Ему осталось танк в гараж шлепнуть. Да, еще — самолет! Весь джентльменский набор для счастья.

Ой, а вот и систерз пожаловали, твоя-то вроде оклемалась. Неужели в столицу намылилась? Нет, ты только погляди, я тихо тащусь! Славка вокруг нее вьется, как архангел с крылышками! Мало она ему крови попортила! Слава классно выглядит, приоделся, сорочку я ему подарила, привезла с Бали, батик — ручная роспись по ткани…

Антош, ты чего опять скис? Да плюнь на нее! Хочешь, я Славочке скажу, и он ее не возьмет?

Состоянию Антона, однако, больше подходило другое определение, нежели «скис», парень скорее вскипел, кулаки его непроизвольно сжались, он впился в Станислава агрессивным взглядом, на щеках мгновенно вспыхнул густой румянец, какой довольно часто выдает чувства молодых людей. Обида разгорелась в нем с новой силой: как эти двое смотрят друг на друга — в точности как на той фотографии, где он словно увидел самого себя. Все время, проведенное с Владой, он был для нее игрушкой, резиновой куклой с желанными чертами, надо быть полным придурком, чтобы этого не понимать.

Велехов усадил Эльвиру на заднее сиденье машины и открыл перед Владой переднюю дверцу — ей хотелось сидеть рядом с водителем. Антон вырос между Владой и креслом.

— Мне сказали, что ты больна. — Он враждебно сверкнул на Велехова глазами. — Могла бы посоветоваться со мной, стоит ли тебе трястись целый час в машине.

Вместо ответа Влада отпрянула от Антона, как от незнакомца; так шарахаются на улице от бомжа или попрошайки, нахально заступившего дорогу. Антон оторопел. Он ожидал чего угодно, но не того выражения опасливой брезгливости, с каким она его встретила. Он был настолько поражен, что все упреки вылетели у него из головы. Накануне муки уязвленной гордости подсказывали ему хлесткие, сильные выражения, которые он собирался эффектно бросить ей в лицо, втайне надеясь на опровержение, не потому, что продолжал ее любить, а чтобы избавиться от ощущения, будто над ним посмеялись.

  44