На следующее утро Краслен, проснувшись в гостинице, подсчитал остатки денег, выданных Буеровым. Выходило не больше чем еще на одну ночевку здесь, в «Мэйфэйре». Значит, сегодня он просто обязан найти либо Джонсона, либо кого-то другого, кто дал бы билеты обратно, а завтра – отправиться в путь…
Краслен попытался уверить себя в том, что, возможно, Джонсон перепутал дату и придет как раз сегодня. В любом случае иных идей, кроме как ждать человека в соломенной шляпе опять в тот же час в том же месте, у Кирпичникова не было. На этот раз он решил оставить портфель в номере: Буеров советовал не трепать лишний раз секретный объект.
Программа в кабаре была та же самая, что и накануне. «Я становлюсь завсегдатаем», – подумал Краслен, поймав себя на том, что мысленно подпевает девице в перьях. В этот раз, чтобы скоротать время, он купил газету и уныло разглядывал в ней фотоснимки кинозвезды, женившейся в пятый раз; балансирующего на карнизе 77-го этажа акробата в шляпе и с тросточкой; счастливых чемпионов по уанстепу, танцевавших двадцать два часа (на тридцать минут дольше предыдущего рекорда); водолазного костюма облегченной комплектации – не сорок, а лишь тридцать два кило; усатой женщины и прочей дребедени. Статьи сообщали о погрузке слонов на пароход, отставке кабинета Пон-Бюзо и водворении кабинета Колбасье в Шармантии, расстреле демонстрации рабочих «во избежание кровопролития» и черной неблагодарности обитателей колонии, устроивших бунт в обмен на принесенные им ангеликанцами бесценные плоды цивилизации в виде фабричных подтяжек и сельтерской воды. На последней странице помещались рекламы, предлагавшие посетить «отдельные кабинеты», «роскошные апартаменты», «помещения с новейшими приспособлениями» и «салоны массажа». «Массаж делают дамы», – пояснялось для недалеких читателей. Для тех, кто мог лишь горестно вздыхать, читая это, чуть пониже помещалось объявление о продаже «новейших таблеток факира быстрейшего действия и совершенно безвредных».
В 9:15, когда началось раздевание, к Краслену за столик подсел незнакомец в потертом плаще и поношенной шляпе, утратившей всякую форму.
– Сэр, не угостите выпивкой ветерана Империалистической войны?
«Что-то он не тянет на ветерана», – подумал Кирпичников. Вслух же сказал:
– Я бы рад, только денег осталось едва на метро до гостиницы.
В доказательство он вывернул карманы. В одном из них действительно лежала одинокая пятипенсовая монета. Из второго неожиданно выпали ключи от номера.
– Ах ты! Забыл сдать, когда ушел! – вздохнул Краслен.
– Так вы приезжий?
– Из Шармантии.
– Конечно! Сразу видно по акценту! Как вам город? Где остановились? Я советую…
«Везет же мне на болтунов!» – подумал пролетарий, вспомнив Уильямса. Впрочем, этот собеседник был трезв и ничего особенного рассказывать не собирался. Он произнес несколько расхожих фраз о том, что война неизбежна, вот только неясно, когда, кто и с кем в ней схлестнется. Затем якобы по секрету поведал Кирпичникову о том, что Краснострания – ужасная страна, где все голодные и даже нет метро. Краслен кивал, вполуха слушал и искал глазами Джонсона. Новый знакомый поделился с ним своими соображениями насчет голых барышень на сцене, а затем поклялся в вечной дружбе и полез с объятиями.
Излишне говорить, что Джонсона Краслен так и не встретил. В пол-одиннадцатого он с тяжелый сердцем собрался идти в гостиницу и тут только обнаружил, что так называемый «ветеран», ушедший полчаса как, слямзил его ключ и пятипенсовик.
О Труд! Первая мысль Кирпичникова была о портфеле, оставшемся в номере. При мысли о том, что секретный груз, от которого зависит судьба международного рабочего движения, уже в руках воришки, сердце пролетария застучало с такой силой, что, наверно, это было слышно даже голой барышне, кривлявшейся на сцене. Он вскочил, бледный, перепуганный, и бросился к выходу, наплевав на чей-то смех сзади и чуть не сбив с ног официантку. Только на пороге кабаре Краслену в голову ударила вторая мысль, ничем не лучше первой: до гостиницы придется дуть пешком. А там потом что делать? Деньги на последнюю ночевку, спрятанные в номере, наверное, уже в кармане вора.
Что же, что же делать?! Партия и товарищ Буеров никогда не простят Кирпичникову такой дурацкой оплошности… Да и увидит ли он еще когда-нибудь Родину? Может быть, помрет от голода в Ангелике: без денег, без жилья и без возможности подать сигнал своим…