Последние отзывы

  135  

Кот теранулся о поролоновый чехол наушника:

— Мэк-кяу-у!

— Да отстань же ты, рожа усатая… Что? — Игорь торопливо черкал в журнале, фиксируя скупую информацию. — Какая такая война? Опять приключения с наганом? Ну, ты, Серый, даешь… Оно тебе надо?

На какое-то время Игорь замолчал, выслушивая короткий доклад Сержанта. Протянул руку к кружке с остывшим чаем, хлебнул.

— Конечно, все передам! Первым делом я Донцова и найду… Слушай, так он же где-то чуть ли не в твоих краях… Что? Как не искали? Искали, искали!

Карандаш упал на пол. Лапин быстро наклонился, шаря под столом. Волновался.

— Слушаю-слушаю, — торопливо сказал Игорь, поднимаясь, — да ладно тебе, ты как только что родился… Тут твой Барс у меня с ума сходит! Да тут он, прямо на столе сидит. Щас дам… Котя, скажи своему папе речь! — он подтянул микрофон прямо к огромным растопыренным усам.

— Мк-кяу-у! Фф-фур-р-р-р… — зарокотал кот, вытирая микрофон щеками.

— Вот как! Ты слышал глас звериный? Да бесится кот, скучает… Что? Знал бы, с собой взял? Да, пальмы — это сильно… Еще что хренового у тебя? Какой такой ящик? Да иди ты! А даты есть? И маркировка… Ну, дела…

В наушниках шипело, связь стремительно ухудшалась.

— Я не знаю, что тебе посоветовать! — сокрушенно сказал Лапин после очередного доклада. — Главное, не влипни там в беду, дело, гляжу я, темней некуда! И помни, кстати, дело это — не твое… Дождись спокойно Донцова, или через меня свяжемся. Или же он сам в разговор войдет, я ему время обозначу…

Сейчас кот уже сильно мешал Игорю, и он бесцеремонно стряхнул его на пол. Поговорив, а точнее, покричав на всю избу еще минуту, Лапин выключил трансивер и устало опустился на колени перед котом. Взял его за передние лапы и прижался вспотевшим лбом к теплой мохнатой башке с шишками.

— Понял, зверюга? Хозяин твой нашелся! Да еще и в пиратчину какую-то влез… С триадами, поди, борется. С мадам Вонг.

Барс выл и старался вырваться, очень уж не любил, когда его за лапы хватали.

— Нет, ты понял? Сержант нашелся!

Кот вырвался, но тут же последовал вслед за Лапиным на улицу.

Тот стоял и смотрел на ближнюю антенну. Внезапно он вспомнил об одном чудаке, живущем на чуть более южной широте, и, по его примеру, решил… соорудить из подручных материалов канонический скворечник! И прибить его к крепкой мачте. Дикое дело, согласитесь. Ясно же, что никакой такой материковский скворушка сюда никогда не прилетит. Тот чудак сделал скворечник для себя, для своей души. От тоски. И в память о материке…

Лапин решил сделать не «просто что бы был», а именно для птиц. Помочь им. Вдруг какая-нибудь все-таки решится, и ей станет чуть полегче. Вот в этом и был его подход к обустройству места своего бытия. Странный подход, особенно для тех, кто не знал его давно. Прибить к палке скворечник, а после посмотреть на него, и подумать о дурах-птицах, среди которых вполне может найтись «не дура». Об изменении климата на планете. О вечной силе живого против нежити. О самом символизме такого объекта тут. Обладая собственной культурой повседневной радости, Игорь Лапин всегда хотел иметь перед глазами визуальную и всегда концептуальную знаковость пространства рядом с собой.

Если друзей «великолепной четверки» можно было бы разделить на некие архетипы по отношению и к природе, и к своему образу-способу проживания в ней, то «тельца» Андрея Донцова нужно было отнести к «симбиотам» — он воспринимал природу именно такой, какой она есть и умело пользовался всем, что она могла дать ему. Жил, практически не вмешиваясь в самоустройство среды.

Моторный и пассионарный «скорпион» Сержант к вопросу подходил совершенно иначе, — выраженный «прогрессор» по натуре, он всегда старался приспособить место пребывания под себя. Настолько, насколько это было возможно без особого ущерба флоре и фауне. Да хоть бы и с ущербом…

Как и всех «козерогов», Димку Квеста вообще было трудно соотнести с дикой природой… Они жили отдельно друг от друга. «Урбан» в чистом виде, Квест старался от ее реалий всячески уворачиваться, скажем так…

Яркий «водолей» по характеру, Игорь Лапин всегда был «созерцателем». Его мало интересовала явная суть места. Он везде умудрялся видеть невидимое для других. И ему всегда нужен был символ для необычных своих медитаций, после которых он мог программировать сны и представлять себе жару в лютый холод настолько, что мог на какое-то время сохранять тепло тела даже в легкой штормовке.

  135