Сконци возвел глаза к небесам, дабы возблагодарить Всевышнего, что не пришлось прибегать к отравленному платку, и вдруг его внимание привлекла движущаяся среди звезд и стремительно увеличивающаяся яркая точка. Не в силах оторвать от нее взгляда, иезуит, не оборачиваясь, крикнул:
– Граф! Смотрите! Скорее!
Шарль вышел из-за повозки:
– Что у вас на сей раз случилось?
– Смотрите, граф, – ткнул иезуит перстом в небо. – Как думаете, что это?
Граф вскинул глаза и на мгновение замер. Но уже в следующую секунду потрясенно воскликнул:
– Бог мой! Да это же комета! Видите, какой яркий и длинный хвост за ней тянется?!
– Что это комета, я уже догадался… Меня волнует другое: что она предвещает?! Предзнаменованием каких событий является?..
Шарль не ответил. Он пока и сам не знал, чье рождение ознаменовала комета, – нового Мессии или нового… Зла.
* * *
Едва забрезжил рассвет, Шарль развел костер, и Исидора нагрела в дорожном котелке воды. Бережно обмыв младенца, она запеленала его в одну из своих нижних сорочек, ибо ничего другого под рукой не оказалось. Заслышав за спиной вкрадчивую поступь иезуита, она, повинуясь материнскому инстинкту, крепко прижала ребенка к груди и оглянулась.
– Что вам угодно? – холодно осведомилась Исидора.
– Я должен немедленно осмотреть мальчика, – непререкаемым тоном заявил Сконци. – Надеюсь, вы не станете возражать? – добавил он чуть мягче.
– Жаждете обнаружить на младенце тайные знаки? Вынуждена разочаровать вас, господин Сконци! Я только что купала малыша и, поверьте, не заметила ни одного подозрительного пятнышка. Его кожа девственно чиста.
– Я должен убедиться сам, – в голосе иезуита прозвучали не предвещающие ничего хорошего нотки.
– Друзья, – примирительно обратился к спутникам подошедший Шарль, – давайте покончим с этим вопросом раз и навсегда. Исидора, будь добра, разверни младенца! Мы оба осмотрим его. Поверь, я склонен верить тебе, и все-таки тоже хочу убедиться лично.
Женщина нехотя распеленала мальчика:
– Как вам будет угодно. Только, прошу, осматривайте не слишком долго: утро прохладное, он может заболеть.
Сконци ухмыльнулся:
– На все – воля Господа! Если сей отрок – новый Мессия, ему ничего не грозит.
С этими словами иезуит приступил к осмотру новорожденного. Сурово сдвинув брови, он переворачивал маленькое тельце с боку на бок, со спины на живот, раздвигал скрюченные ручки и ножки, скрупулезно исследовал каждую клеточку, каждую складочку… От усердия старик взмок, но, к изрядному своему разочарованию, так и не обнаружил ничего подозрительного.
– Позвольте, я сам осмотрю голову ребенка, – оттеснил иезуита граф.
Он начал аккуратно перебирать редкие темные волоски новорожденного, внимательно разглядывая кожу под ними. От его ласковых прикосновений доселе плачущий малыш успокоился и сонно зачмокал губами. По окончании процедуры Шарль облегченно вздохнул: ни одной загадочной отметины!
– Ну что, убедились? – торжествующе заключила Исидора, приступая к пеленанию. – Ведете себя, словно инквизиторы…
– И тем не менее, я по-прежнему сомневаюсь, – проворчал Сконци. – Чистая кожа – это еще не показатель святости.
– Но мы же не можем заглянуть ему в душу, – резонно заметил Шарль.
– Увы…
– Успокойтесь, Валери. Готов повторить еще раз: заботу о мальчике я беру на себя. Вам же предлагаю возможность стать самым частым гостем замка Аржиньи. Исидора, надеюсь, ты тоже не отвергнешь мое предложение: я намереваюсь объявить всем, что ты – мать этого ребенка, а я – отец.
Донна Монтехо ограничилась согласным кивком, а Сконци велеречиво произнес:
– Я знаю вас, граф, давно – почти двадцать лет. Мы знакомы еще с тех времен, когда вы были безудержно смелы и отчаянно молоды. Но вы никогда не страдали безрассудством, поэтому я склонен доверять вам. Что ж, я принимаю ваше предложение. Да будет так, как вы решили! Отправляйтесь втроем в Аржиньи, но помните: homo proponit, dues diponit.[85]
Эпилог
Весна 1448 года. Замок Аржиньи
Маленькому Бернару, сыну графа д’Аржиньи и его наложницы Исидоры Монтехо, исполнилось шесть месяцев. Малыш с отменным аппетитом поглощал молоко кормилицы, прекрасно набирал вес и, судя по его виду, чувствовал себя превосходно.
Теперь каждый день графа начинался с того, что сначала он, как любящий отец, справлялся о здоровье сына, и лишь затем, довольный и гордый, отправлялся инспектировать свои обширные владения.