Не в силах больше усидеть на месте от странной смеси гнева и удовольствия, которую я получала от этого разговора, я вскочила с преподавательского места и зашагала по аудитории.
— Поймите, милый мой Лапутин, что брань, ругань — это не просто сальные словечки, которые можно услышать сегодня в каждом дворе! Это форма речевого поведения, и наши с вами предки считали, что ругательства наделены магической силой. Истоки слов, которые вас так интересуют, берут начало в глубокой древности, а значит, к фольклору они имеют непосредственное отношение! У западных славян матерная брань считалась чисто мужской прерогативой. Согласно восточнославянским легендам мужчина получил право ругаться в награду за почтительное отношение к Богу, когда тот, под видом простого путника, попросил указать ему дорогу. Если же мы обратимся к древнерусским источникам, то увидим там следующее: наши предки считали, что матерная брань оскорбляет Мать-сыру землю, Богородицу и родную мать человека. «От матерной брани земля сотрясается, горит, проваливается» — это тревожит родителей, покоящихся в земле, и потому считается очень серьезным грехом! Если человек позволял себе выругаться в сакральные дни — в Сочельник, на Пасху, в первый день сева, во время грозы, — то его изгоняли из деревни и придавали анафеме. Нельзя было браниться в доме и в лесу, чтобы не оскорбить домового и лешего, там, где висят иконы, стоит печь. В Полесье верили, что если непристойно выбранить женщину, — от этого под ней горит земля, а если зло обругать ребенка, — его унесут злые духи, а на «том свете» дети отвернутся от родителей.
Лапутин смотрел на меня, вытаращив глаза. Мне даже показалось, что с его пухлых губ с редкой порослью юношеских усов вот-вот сорвется то самое слово, изучением которого он так хотел заняться.
— В то же время от смачных ругательств, по мнению древних, была и практическая польза, — продолжала я. — В дом, где люди ругаются, проникают бесы, ангелы же покидают такое жилище. Крепкое словцо использовалось в роли оберега: нецензурной бранью прогоняли лешего, домового, русалку, ходячего покойника, вампира и прочую нечисть. Есть множество поверий о пользе ненормативной лексики: «Хочешь отогнать грозовую тучу — брось в нее молот и матерно выругайся». Костерили и близкого человека, если хотели уберечь его от злых сил. Бранили младенца, чтобы не сглазить его. Чертыхались и на Масленицу, сжигая чучело, и даже более того — ритуал сопровождался непристойными шутками и жестами. Перед началом сева в Полесье рекомендовалось троекратно выругаться матом; в Пермской губернии крестьянин перед началом сева обязательно раздевался донага и ударял мешком из-под льна по своим ногам, произнося непристойный приговор. Матерились при изготовлении водки, чтобы она была крепче и «злее». Выражались, выкапывая лекарственные травы и корешки, с целью увеличить их лечебную или ядовитую силу.
Я перевела дух. Прихлынувшая к щекам кровь горячила лицо: впервые в жизни я отстаивала перед кем-то правоту дела, которым занимаюсь! И подумать было невозможно, что это может быть так интересно!
— Идите, Лапутин, — я могла бы поведать этому дурачку еще много интересного по интересующей его теме, но прозвенел звонок, и аудитория начала наполняться другими слушателями. — И подумайте на досуге о пользе фольклористики. Поверьте мне на слово, предки будут вам за это очень благодарны.
Студент пошел к двери, и спина его выражала безмерное удивление. Лапутин даже два раза на меня оглянулся.
* * *
Выйдя из университета, я немного постояла на крыльце, насыщая легкие холодным осенним воздухом. Прохожие, передвигающиеся быстрой трусцой, бросали на меня удивленные взгляды. А я стояла, раздумывая, — куда мне пойти? Только ни в коем случае не домой, не в омут привычного одинокого вечера. Не туда, где я могу снова увязнуть в болоте моей безнадежной любви. Потому что любой уголок моей квартиры хранил воспоминания о Вадиме…
Стоп! Не думать, не думать об этом! Вчера я дала самой себе слово как следует разобраться в собственном «Я». А значит, надо попробовать предпринять что-нибудь такое, что позволит взглянуть на себя со стороны. Как бы это сделать? Не перед зеркалом же стоять, в самом деле!
Хотя…
«Я смотрел и думал, где я вас видел… А потом вспомнил. Вы — точная копия с моей любимой картины „Портрет девушки, светлой мыслями и ликом“, — вдруг вспомнились мне слова моего вчерашнего демона, Константина Васенина. — Это малоизвестное, но от этого не менее магнетическое полотно. Я специально езжу в Останкинскую усадьбу, чтобы посмотреть на него. Если бы эта картина не была написана около двухсот лет назад, я был бы уверен, что художнику позировали вы».