– Скажите, Ванесса Дальмерштадт, ведь вы живёте недалеко от лавки Одри Цвандер, не так ли?
– Да, господин фрайшефен, – подтвердила женщина и поклонилась.
– В каких вы были отношениях с убитой? – продолжал фрайшефен допрос.
– Я покупала у Одри зелень и никогда не жаловалась на её качество, что и говорить, зелень всегда была свежей.
Фрайграф кивнул.
– Не посещала ли Одри ваш дом? – поинтересовался один из шефенов.
– Посещала. В прошлом году, когда заказывала у мужа башмаки, – подтвердила Ванесса.
Подозрения в ревности Ванессы к мужу всё более укреплялись у фрайшефена.
– Ваш супруг имел связь с Одри Цвандер? – напрямую спросил он.
Ванесса растерялась, но затем уверенно ответила:
– Я знаю, что Одри была одинокой женщиной и к ней частенько захаживали мужчины. Но мой муж – никогда! Я уверена в этом.
– У меня есть подозрения, что именно ты, Ванесса, из ревности убила Одри! Отвечай! – фрайшефен прикрикнул на женщину.
Шефены удивились напору фон Брюгенвальда и переглянулись: откуда ему известно, что именно Ванесса убила зеленщицу?
– Я… Зачем? Я не убивала Одри. Мне просто в голову бы не пришло такое злодейство! Почему вы думаете, что я убийца?
Ванесса была готова расплакаться от несправедливого обвинения.
– Я не думаю, я просто в этом уверен! – отчеканил фрайшефен. – Советую тебе сознаться, иначе фем будет вынужден применить к тебе пытки. Поначалу регламентированные[63], но затем…
– Ваша милость! Я – честная женщина и никого не убивала! Если такова ваша воля – я готова к пыткам! Но и после них я скажу лишь одно: вы – на ложном пути!
Глава 6
Фем был распущен до следующего заседания. Его созыв зависел от радения тюремного палача: насколько искусно он сможет применить регламентированные пытки к Ванессе, и что она поведает секретарю о своём преступлении.
Эрик решил не покидать Мюльхаузена, воспользовавшись приглашением бургомистра погостить в его роскошном доме. Войдя в дом главы города с Куртом и двумя стражниками, которым фрайграф приказал остаться внизу в стражницкой, он окинул взглядом просторное помещение зала, тут же оценив его искусное дорогое убранство.
Бургомистр, заметив оценивающий взгляд фрайграфа, сказал:
– Супруга старалась! У неё прекрасный вкус… Сейчас она в гостях у дочери в Ротенбурге.
– Да, зал прекрасный, – подтвердил фрайграф, желая доставить удовольствие бургомистру.
– Не желаете ли вина перед ужином, господин фрайграф? Мой зять владеет отличными виноградниками и снабжает меня из своих погребов. Отведайте, не пожалеете!
Фрайграф и бургомистр расположились в удобных креслах около жарко потрескивавшего камина, от которого живительное тепло распространялось по всему залу.
Вошёл слуга. Он поставил на резной столик перед господами поднос с двумя серебряными кубками и ловко наполнил их вином из плетёной бутыли. Фрайграф отпил вина и тут же почувствовал слабость во всех членах, ощущения бургомистра были в точности такими же.
Последнее, что увидел фрайшефен, – лезвие кинжала, блеснувшее перед глазами. Затем сознание его помутилось, ему казалось, что он летит – всё выше и выше, к потолку зала, ещё немного – и он наконец вырвется на свободу!
* * *
Курт, сидя в помещении для стражников, не находил себе места: дурные предчувствия томили его. Наконец не выдержав, он покинул стражницкую и вышел во внутренний дворик дома. Дворик был ухоженным, имел небольшой фонтанчик и деревянные скамейки, дабы летом можно было созерцать цветы и звёздное небо или просто подышать воздухом в любое время года.
Стоял октябрь, пахло сухой травой и листвой, которую садовник бургомистра сгребал граблями в аккуратные кучки. Курт в надежде успокоиться и обрести душевное равновесие, присел на скамейку, но неожиданно испытал непреодолимое желание вернуться в дом.
Майордом вошёл в зал. Он увидел фрайграфа и бургомистра, сидевших около камина, а рядом с ними – слугу, державшего кинжал и готового в любой момент совершить страшное преступление.
Курт не растерялся, он схватил небольшую резную шкатулку, попавшуюся под руку, и метко метнул её в слугу. Шкатулка достигла цели, попав прямо в грудь безумца. Он встрепенулся: посмотрел вокруг, затем на кинжал в руке и обмяк…
Курт подбежал к слуге, ловко выбил у него кинжал, заломил ему руки назад и тут же, сняв себя кожаный ремень, связал.