Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
60 
«Это конец! – пронеслось у него в голове. – Чую, не избежать мне участи зятя наместника. А иначе – виселица или плаха». С такими невеселыми мыслями юноша спешился и подошел к Сильфу. Жеребец угрожающе раздувал ноздри и бил передними копытами, словно не желая подпускать чужака к хозяйке. Присцилла же посматривала на свою «жертву» сверху, не расставаясь с будто приклеенной к лицу улыбкой. «Надо же, какие разные улыбки у сестер! Улыбка старшей подобна оскалу хищника при виде добычи», – подумалось вдруг Теодориху. Тем не менее, он приблизился, подхватил соблазнительницу на руки и аккуратно поставил на землю. Присцилла только и ждала этого момента! Она обвила шею юноши руками, окутав дивным ароматом римских духов, и пылко прильнула к его губам. Теодорих, повинуясь судьбе и не желая быть наказанным за проявление неучтивости к дочери наместника, не противился.
Прервав, наконец, свой страстный и долгий поцелуй, Присцилла спросила без обиняков:
– Хочешь, я стану твоей всецело?
Теодорих, понимая, что обманывает себя, с ноткой обреченности произнес:
– Я желаю этого более всего на свете, госпожа!
* * *
Спешившись, Эстер задумчиво рассматривала с берега водную гладь одного из небольших озер, во множестве раскинувшихся вокруг Ахена. Девушку одолевали противоречивые мысли. С одной стороны, в последнее время она стала все чаще сомневаться в правильности и необходимости брака с Детборгом, а с другой – пугалась зарождающихся чувств, вызванных появлением в замке Теодориха. Может, это всего-навсего влияние приближающейся весны? Ах, если бы!..
Вопреки давно укоренившейся привычке проводить большую часть свободного времени с камеристками, Эстер теперь намеренно выходила из покоев как можно чаще – в надежде увидеть нового стражника, который нес службу преимущественно у дверей ее апартаментов. Бесспорно, Детборг был завидным женихом, но…
Изменение в поведении младшей сестры не укрылось от проницательной Присциллы и, разумеется, отнюдь ее не порадовало. Опасаясь вступать в открытый конфликт с Эстер, любимицей отца, она принялась вымещать скверное свое настроение на служанках, камеристках и всех, кто подворачивался ей под руку, включая стражников. А порой и вовсе переходила к излюбленному «успокаивающему» занятию – битью римских напольных ваз. Слуги в такие моменты едва успевали уворачиваться от летящих в них осколков… Сегноций же, сокрушаясь в душе по поводу столь бурного темперамента дочери, терпеливо сносил все ее выходки и просто-напросто распоряжался заменять разбитые вазы новыми…
Эстер неторопливо двинулась вдоль озерца. Эпона послушно ступала за ней, пощипывая на ходу желтую пожухлую траву. Когда девушка внезапно остановилась, кобылка машинально ткнулась мордой в ее плечо. Хозяйка повернулась и поцеловала преданное животное прямо во влажный нос. Эпона фыркнула от удовольствия и вновь уткнулась в плечо девушки.
В этот момент из-за соседнего холма появились два всадника – Присцилла и Теодорих. Эстер поймала себя на мысли, что их затянувшееся уединение изрядно обеспокоило ее и даже вызвало нечто вроде чувства ревности. Взяв себя в руки, она постаралась придать лицу спокойно-благодушное выражение.
Присцилла разрумянилась, глаза ее радостно блестели. Видно было, что от прогулки с Теодорихом она получила огромное удовольствие. Эстер поняла: сестра не упустила возможности завлечь юношу в любовные сети.
В замок возвращались молча. Солнце неожиданно скрылось, уступив место холодному пронизывающему ветру и проливному дождю. Всадники пришпорили коней. Сильф мчался впереди всех, неся на спине свою драгоценную ношу; и Теодорих, Эстер и двое стражников едва поспевали за ними. Однако ветер оказался все же быстрее Сильфа: настигая, его резкие порывы продували одежды Присциллы насквозь.
Если Теодориха и стражников худо-бедно спасали доспехи, то девушки вскоре окончательно продрогли: их шерстяные плащи вымокли под дождем до нитки. Присцилла почувствовала озноб уже на подступах к Ахену, но по молодости не придала сему обстоятельству должного внимания.
Однако ночью озноб усилился, у девушки начался жар: Присцилла металась по горячим простыням, повторяя в бреду одно и то же:
– Теодорих!.. Теодорих…
Проживавшая в покоях Присциллы служанка проснулась, накинула на плечи вязаный платок, на цыпочках приблизилась к постели госпожи и осторожно дотронулась до ее лба. Девушка буквально горела, пересохшие губы потрескались от жара. Служанка зажгла несколько свечей, и Присцилла с трудом приподняла веки.
60 
