Последние отзывы

  3  

Екатерина сидела в голубом зале малых покоев в кресле, обитом соболиным мехом. Спину держала прямо, голову высоко. Однако одета была по-домашнему: в расшитом жемчугами капоте и голубом чепце с атласными лентами. На девушек смотрела доброжелательно и улыбалась — видно, концерт ей понравился. А как было бы хорошо, если бы понравилась и сама Лиза!

Товарка Дуня Волкова подтолкнула Лизу под локоток:

— Очнись, мечтательница! Тебе надо первой встать, как говорил маэстро Меризи.

Но тут на них обрушился недовольный голос Суслова:

— Куда лезете? Первой встанет Катерина Баранова. Она — тезка матушки-императрицы. Она ее и приветствовать будет!

Девушки чуть слышно фыркнули. Все знали, что на Баранову положил глаз князь Василий Андреевич Голобородко, статс-секретарь и любимец Екатерины Второй. Вот и ставит Суслов секретарское протеже на первое место — стремится угодить всесильному князю.

— А ты, Лизка, — гаркнул помощник, — захвати афишу, вдруг императрица взглянуть пожелает!

Лиза бросилась к столику, где лежала афиша концерта, написанная каллиграфическим почерком. Начала бережно свертывать ее в рулон — не дай Бог, сомнется. Тихонько вздохнула. На афише-то значатся богини да царицы, а в жизни певиц кличут как крепостных девок — Маньками да Дуньками. Они и есть все равно что крепостные — подвластные во всем начальству Императорского придворного театра. Говорят, раньше актеров даже розгами секли, в холодный подвал сажали. Не смотрели, что певцам от холода можно голоса лишиться, а танцорам от побоев ноги повредить. Актерского добра много, чего жалеть! По императорскому указу в «сценических» набирали обычно детей слуг. В бумагах их происхождение четко обозначено: «из подлого сословия». Так и у самой Лизы написано. А уж что написано, то и есть правда…

Теперь телесные наказания запретили, а как прищучить за любую провинность, начальство всегда повод найдет. «Сценическим» решительно на все требуется разрешение начальства. Чтоб доктор осмотрел, проси «согласную бумагу», чтоб письмо кому послать, дай его сначала прочитать театральному надзирателю, а уж коли надумаешь за кого замуж пойти, вообще составляй прошение на имя директора императорского театра — господина Соймонова.

— Лизка, не стой столбом! Взяла афишу и ступай за всеми! — скрипучий голос Суслова вернул девушку на грешную землю.

Выстроившись гуськом, во главе с Барановой певицы вошли в голубую гостиную, где полчаса назад пели перед матушкой-императрицей. Екатерина Алексеевна — высокая, грузная, но все еще такая обаятельная, по-прежнему восседала в любимом «собольем» кресле. Живые глаза ее жадно впились в молоденьких певиц. Императрица поцокала языком — кажется, певицы ей понравились. Девушки же, опустив очи долу, присели в глубоком реверансе.

Закатив глазки, девица Баранова скороговоркой забормотала приветствие. Стоявший рядом с императрицей князь Голобородко — пожилой, низенький, но весьма верткий — умилительно кивнул своей протеже и попытался обратить на нее внимание Екатерины:

— Изволите видеть, ваше величество, девица Баранова Екатерина. Ваша тезка. Каждый день по десять часов репетирует в нижней галерее театра, где ваш портрет висит. Умилительную любовь к своей государыне выказывает!

Императрица весело взглянула на князя:

— Неужто прямо перед моим портретом и поет? — Хохотнула. — Тогда снимите портрет. Он этой девице явно мешает, плохо она поет!

Голобородко недовольно поджал губы:

— Но разрешите напомнить, ваше величество, сам маэстро Меризи ею доволен!

Екатерина снова заулыбалась:

— Путаешь ты, Василий Андреевич! Меризи не ее учитель, и доволен он не ею, а другой певицей. Вот этой!

И императрица повернулась к Лизе:

— У тебя ныне премьера, милая? Первый концерт в моих малых покоях?

У Лизы дыхание перехватило. Она только заалела как маков цвет, но не смогла выговорить ни слова. Умоляюще взглянула на маэстро Меризи, стоявшего позади кресла императрицы и улыбающегося своей подопечной.

— Эта девица иметь много талантов! — коряво по-русски, но зато так громко, чтобы все услышали, провозгласил Антонио.

Екатерина улыбнулась:

— Вот и маэстро хвалит. Сама-то что молчишь? Маэстро сказывал, что ты по-французски и по-итальянски беседу вести можешь, а ты, кажется, и русский забыла?

Лиза беспомощно подняла зардевшееся лицо к императрице, та перевела взор на Голобородко:

  3