Особенно,... 
91 
***
— Что с ним?
— Я не знаю. Врач сказал, скорее всего, колики.
— Колики? Но ему уже почти три месяца. Считается, что в этом возрасте колик уже не бывает.
— Вот именно, считается. Врач говорит, что по результатам исследований дети, страдающие от колик, обладают более высоким уровнем интеллекта.
— И это поможет нам избавиться от его воплей?
— Не срывай злость на мне, Николас. Я всего лишь отвечаю на твои вопросы.
— Ты не хочешь его успокоить?
— Дай подумать.
— О господи, Пейдж, если тебе это так трудно, давай я его успокою!
— Не надо. Лежи. Кормить его все равно мне. Тебе вставать нет никакого смысла.
— Вот и хорошо.
— Вот и хорошо.
***
Николас начал считать, сколько шагов ему потребуется, чтобы перейти через улицу и подойти к дорожке, ведущей к дому. По обе стороны от аккуратных сланцевых плит росли ряды тюльпанов: красные, желтые, белые полосы чередовались в строгом порядке. Его сердце стучало в такт шагам, во рту все пересохло. Он понял, что восемь лет — это очень долго.
Он хотел позвонить, но это означало бы, что он столкнется с кем-то из прислуги. Он вытащил из кармана связку ключей. На медном кольце среди множества больничных ключей прятался старый, потемневший ключ, которым он в последний раз пользовался еще в аспирантуре. Он и сам не понимал, почему до сих пор его не выбросил. Родители тоже не потребовали, чтобы он вернул ключ. Впрочем, иного он от них и не ожидал. Несмотря на разногласия между Николасом Прескоттом и его родителями, обе стороны были обязаны следовать определенному своду правил поведения.
Николас никак не ожидал, что, едва он вставит ключ в замок, его бросит в жар. Внезапно он вспомнил день, когда вывалился из шалаша на дереве и сломал ногу. Кость разорвала кожу и торчала наружу. Он вспомнил, как однажды ночью пришел домой пьяным и, осторожно пробираясь через кухню, случайно забрел в комнату экономки. Он вспомнил утро, когда весь мир лежал у его ног — утро, когда он получил диплом об окончании колледжа. Николас тряхнул головой, прогоняя эмоции, и шагнул в массивный холл.
Опустив голову, он увидел собственное сосредоточенное лицо в черных мраморных плитах пола. Он огляделся. В сверкающих рамках фотографий редких животных на стенах отражались его испуганные глаза. Николас сделал два шага, громом прогремевшие в его ушах, и замер в полной уверенности, что все уже знают о его присутствии. Но никто не вышел ему навстречу. Он бросил пиджак на позолоченный стул и зашагал через холл, направляясь в фотолабораторию.
Астрид Прескотт проявляла снимки обитателей пустынь, кочевого племени Моаб. Ей никак не удавалось получить нужный оттенок красного цвета. Перед ней как наяву стояло облако красноватой пыли, но сколько бы отпечатков она ни сделала, все это было не то. Клубы пыли были недостаточно гневными и не производили на зрителя нужного впечатления. Она положила на стол последнюю серию отпечатков и ущипнула себя за переносицу. Наверное, сейчас ей лучше отдохнуть. Завтра она еще раз попробует добиться желаемого эффекта. Она сдернула несколько обзорных листов с веревки и, обернувшись к двери, увидела сына.
— Николас… — прошептала мать.
Николас бесстрастно смотрел на Астрид. Она постарела и стала еще более хрупкой. Ее волосы были завязаны в тугой узел на затылке, а на стиснутых кулаках проступили вены, из-за чего руки стали похожи на карту.
— У тебя есть внук, — отрывисто произнес Николас. — Я подумал, что тебе следует об этом знать.
Ему показалось, что он говорит на иностранном языке, которого и сам не знает. Он обернулся и сделал шаг к выходу, но Астрид бросилась вперед, рассыпая ускользающую красоту пустыни по полу. Она коснулась его локтя, и Николас замер. Ее потемневшие от закрепителя пальцы обожгли его руку даже сквозь рукав пиджака.
— Пожалуйста, не уходи, — попросила она. — Я хочу знать, как ты живешь. Я хочу на тебя посмотреть. И ребенку нужно так много всего. Я хотела бы увидеть его… ее?.. и Пейдж.
Николас смотрел на мать с холодной сдержанностью, которую она сама же в нем и воспитала. Он вытащил из кармана фотографию Макса и бросил ее на стол поверх фотографии мужчины в тюрбане со старым, как мир, лицом.
— Мне, конечно, до тебя далеко, — произнес Николас, вглядываясь в удивленные голубые глазенки сына.
Когда они фотографировали Макса, Пейдж стояла позади Николаса, надев на руку белый носок, на котором она нарисовала глаза и длинный раздвоенный язык. Импровизированная змея шипела, гремела хвостом и пыталась укусить Николаса за ухо. Макс долго за ней наблюдал, но все же улыбнулся.
91 
