Последние отзывы

  39  

Постояв на палубе еще немного, Брукс и Тридвиг отправились в каюту. Капитан, проверив ночную вахту и отдав необходимые распоряжения, тоже отправился спать.

Утро. Легкий бриз упруго надувал паруса, позволяя флейту нести свой длинный корпус с приличной скоростью. Матросы, несущие утреннюю вахту, были заняты своей работой. Я внимательно прислушивался к их мыслям, стараясь понять, куда мы направляемся.

Молодой матрос, драивший палубу возле меня, сердито перебирал в уме свои ошибки, из–за которых он вчера проигрался в кости какому–то Джону. Чуть поодаль, другой матрос, мечтал о кружке доброго рома, и ругал, на чем стоит свет капитана, который ввел на корабле запрет на спиртное. То легкое вино, что выдавали матросам за обедом, он считал недостойным такого старого морехода, как он. Еще несколько матросов, занимаясь своей работой, иногда поглядывали на меня со страхом и омерзением. Такое существо как я, по их мнению, не должно оставаться в живых. Единственное, что их удерживало от расправы надо мной, это приказ капитана и хороший куш по окончании плавания.

Стоя у мачты, прикованный и усмиренный, я размышлял над этим. В том мире, в котором я жил до своего перевоплощения, вера в существование духов, привидений и вампиров было обычным делом. И всегда в этих легендах говорилось о том, как уберечься, или убить такого, как я. В них не говорилось о пощаде или милости к чудищам, подобным мне. Разве я сам не пытался покончить с собой, считая себя ужасным монстром, не имеющим права на жизнь? Меня изумляла, конечно, та легкость, с какой Тибо и Диана приняли мой новый образ. Но открыться родным, означало бы подвергнуть их большой опасности. Гонения церкви, инквизиция – это было реальной угрозой для жизни моих родственников. Мысли о том, как бы они приняли меня в виде вампира, тоже останавливали меня. Даже если бы меня и не убили, то чувствовать постоянный страх перед собой, или отвращение, было бы для меня невыносимо. Внешне, может, никто и не выказал бы этого при мне, но ведь никто не смог бы скрыть от меня свои мысли.

Поэтому то, как воспринимали меня эти люди, не удивляло и не сердило меня. Только горько было от того, что они не знали обо мне ничего, того, что мне не нужны их жизни и кровь. Оставаясь внутри себя человеком, и что, в конце концов, примирило меня с собой, я не мог крикнуть всем этим людям, что я человек! Пусть не такой, как они, пусть я ничего не ем и пью кровь животных, но я не хочу причинить им зло. Я не хотел становиться вампиром. Это не мой выбор. И не моя в том вина, что судьба была так жестока со мной.

Солнце, поднявшись над горизонтом, начало своими лучами высушивать палубу, отдраенную матросами. Легкий пар поднимался над ней, и, хотя я не мог видеть этого, я слышал легкое шипение, исходившее от досок палубы. Паруса на бушприте белоснежными крыльями закрывали меня от жгучих лучей, но я понимал, что так будет не всегда, и тогда мне придется терпеть невыносимые муки.

Матросы, свободные от вахты, расположились на палубе и занимались своими делами: кто–то чинил одежду, кто–то играл в кости. Но их мысли витали вокруг меня в ожидании забавы. Я видел в их мыслях моих предшественников, корчившихся под палящими лучами солнца. Это было развлечение, а при скучной корабельной жизни – прекрасный повод повеселиться.

— Держу пари, скоро мы будем слушать песни, – со смехом проговорил кто–то из них.

— Да, солнце поджарит нашего друга. И тысяча акул мне в печень, если он не завертится, как вошь на гребне моей бабки, – подхватил другой матрос, расхохотался сухим трескучим смехом и закашлялся.

Они наперебой стали заключать пари, как долго я выдержу пытку солнцем и что стану делать при этом. Несколько матросов подошли ко мне и грубо срезали ножами с меня одежду, оставив только кожаные штаны, не задев при этом шип, по–прежнему, торчащий из моей руки.

Через несколько минут солнечные лучи тысячами огненных игл вонзились в мое тело. Я, закрыв глаза и сжав зубы, молча сносил пытку. Матросы притихли, моего крика они ждали с нарастающим нетерпением, готовые в любой момент разразиться торжествующим смехом. Но я не предоставил им такой радости. Несколько часов солнечный свет заливал палубу, и все это время они ждали, что я не выдержу и закричу. Я молчал: когда–то я сам подставил свое тело солнцу и молча перенес боль, неужели сейчас я не смогу с ней справиться.

Наконец, солнце скрылось за парусами грот–мачты и прекратило мои мучения. Матросы с удивлением посматривали в мою сторону. Я видел в их мыслях даже нечто похожее на невольное сочувствие и уважение. Эти грубые и сильные люди, не знающие пощады и не признающие сентиментальных проявлений души, уважали стойкость и силу.

  39