Последние отзывы

  46  

* * *

Проснулся я со смятой в гармошку физиономией. Поток теплого, затхлого воздуха омывал мою голую спину. Глаза пересохли, во рту вата. Я лежал, шаря пальцами по поверхности подо мной: похоже, диван, незастеленный.

Затем я услышал похрапывание, ощутил некое шевеление и понял: рядом со мной лежит еще чье-то тело. Попытался приподняться на локте, но это обратило простую головную боль в чистое сатанинство, и я откинулся назад, подождал, пока мир перестанет сыпать искрами, а затем соскользнул с постели и приступил к поискам одежды. Задача оказалась не из простых, поскольку пол комнаты покрывали груды разнообразного тряпья, – к тому же мне приходилось останавливаться и пережидать приступы тошноты.

Я отыскал оба моих мокасина, один носок, так и оставшуюся застегнутой рубашку, и тут из соседней комнаты донесся гневный крик:

– Матьтвоювжопу!

Испугавшись, я уронил рубашку.

Лежавшее на кровати тело зашевелилось, село. Им оказалась Непупок.

– Эй, – произнесла она.

– Сучий гад!

– Исусе, – произнесла Непупок. Она почесала нос, наблюдая за раскопками, которые я производил вокруг ее кресла-бабочки. – Что ты делаешь?

– Матьтвоювжопу!

– Заткнись! – рявкнула Непупок. И предложила мне вернуться на ложе.

Я пробормотал что-то насчет необходимости найти штаны.

Из-за стены донеслась новая тирада.

– Эй! – крикнула Непупок. – Люди же спят, бессовестная ты пиз…

Дверь распахнулась. Я, так и не отыскавший трусы, пригнулся, прикрываясь. Пупок подобных колебаний не ведала. Она широким шагом вступила в комнату – в одной футболке, с размазанной до состояния боевой раскраски косметикой. И, остановившись посреди комнаты – руки в боки, бедра подрагивают, – взвыла:

– Тыублюдокгденахермоедерьмо?

Я подхватил с пола заскорузлое кухонное полотенце, попытался прикрыться им.

– Пшла вон из моей комнаты! – завопила Непупок.

– Ублюдина! – Пупок шагнула ко мне. – Где мое дерьмо?

Она обхватила меня мясистыми руками и швырнула на пол – мое превосходство в весе оказалось упраздненным похмельем и неожиданностью нападения. Падая, я заметил еще одну татуировку, о которой Пупок забыла упомянуть: изображение смятого трилистника и надпись: ИРЛАНДИЯ-ВСТАВЬ-СЕБЕ-САМА – все это на исподе левой ляжки. Глянув вверх, я увидел, как Пупок замахивается, чтобы врезать мне, но тут Непупок налетела на нее, и они закружили по комнате, подвывая и тягая друг дружку за волосы.

– Он спер мое дерьмо! Спер мое дерьмо!

– Сука чокнутая! Закрой хлебальник!

– Мое дерьмо!

С секунду я просидел в ошеломлении. А после вскочил, сгреб все мои находки и ударился в бегство.

Кухня – стаканы и переполненные пепельницы. Мои штаны на спинке складного кресла. Мне хватило присутствия духа проверить – до того, как я вбил босые ступни в ботинки, – на месте ли ключи и бумажник.

– Вжопумать! – Пупок, раскинув руки на манер зомби, приближалась ко мне, волоча по полу цеплявшуюся за ее ноги Непупок. – В. Жо. Пу. Мать.

Вниз по грязной лестнице, оскальзываясь на поворотах, врезаясь в стены, спеша, спеша, пока меня не заставил замереть на месте дикий вопль боли.

– Постой!

Появилась задыхающаяся Непупок.

– Вот, – сказала она и сунула мне в ладонь клочок бумаги. – Позвонишь?

С помощью карты, которая висела на автобусной остановке, я установил, что нахожусь в Арлингтоне, в пяти милях к северо-востоку от Кембриджа. Я пошел пешком, то и дело оглядываясь, ожидая, что какая-то из этих баб, а то и обе, погонятся за мной. Магазины уже открылись, времени было сильно за девять, меня подташнивало. Завтрак с Альмой я пропустил. Я прибавил шагу, перешел почти на трусцу и наконец увидел такси.

В дом я вошел через заднюю дверь и на цыпочках прокрался в мою ванную комнату. Смывая с себя пот и табачную копоть, я вспоминал Пупок и ее истерические обвинения в том, что я спер ее так называемое дерьмо. Спер-то его, разумеется, Эрик, что, полагаю, делало меня – по ее представлениям – виновником по ассоциации. Но что он все-таки украл? Ее кошелек? Телефон? Наркотики? Чем бы оно ни было, я к краже отношения не имел, и потому несправедливые нападки повергали меня в негодование. В голове у меня застучало, я попил воды прямо из лейки душа, попытался по кусочкам собрать события прошлого вечера, а когда собрал, снова ощутил жуткую тошноту. Я вспомнил пьяные игры в квартире девиц, вспомнил, что все мы были раздеты до нижнего белья, вспомнил, как хватался за что-то потное, мясистое, – вот только кому оно принадлежало?.. Неужели все мы занимались этим в одной комнате? Неужели все было так плохо? И я прикасался к нему? И позволял ему прикасаться ко мне? Сказать что-либо наверняка я не мог, однако, что бы там ни случилось, этого уже не отменишь, оно так и будет вечно стоять между нами. Я почувствовал, что меня вот-вот вырвет. Я был повинен – не в краже, но в том, что пал столь низко, а это было, в определенном смысле, гораздо хуже воровства. Я сам зачитал себе обвинительный акт: я сделал то, что сделал, сравнялся с ним. И ненавидел себя за это.

  46