75 
– Это столовая, и стол в ней обеденный.
– Ну и отлично.
– Старинный.
– Тем лучше.
– Не карточный.
– Зато у него размеры идеальные. Все, что требуется, – сукном его застелить.
– Нет.
– Ладно, – сказал он и крутанул глобус. – Если передумаешь, дай мне знать.
Через холл прошла, напевая, Дакиана. Дрю вопросительно взглянул на меня.
– Домработница, – сказал я.
– Растешь, друг мой.
– Перестань.
– Совершенно как Джефферсоны.
– Ты не понял, – сказал я. – Я велел ей больше не приходить, но она все равно сюда лезет.
– Ну это уж… – он запнулся, – даже не знаю, что это такое. Кошмар какой-то.
– Да уж.
– Почему ты ее не уволишь?
– А то я не пробовал.
Он рассмеялся.
– Ничего смешного. Она меня с ума сводит.
– Неужели так трудно уволить кого-то?
– Ты и представить себе не можешь, какая она настырная.
– Так не плати ей.
– И это пробовал.
– И?
– Она начинает рыдать.
Мы помолчали, прислушиваясь к пению Дакианы.
– Ну, по крайней мере, голос у нее хороший, – сказал Дрю.
– Шестидесяти долларов в неделю он не стоит.
Послушали еще.
– Тридцать, – сказал Дрю. – Самое большее.
– Как ты думаешь, если я устрою вечеринку, Ясмина придет? Не покерную вечеринку, обычную.
– Вообще-то, вечеринки устраивают главным образом для того, чтобы встречаться с другими женщинами.
– Я не знаю других женщин.
– Ну так я знаю.
– По-моему, ей будет интересно посмотреть дом.
– Слушай, если ты все еще сохнешь по ней…
– Я не сохну.
– …так просто пригласи ее сюда. Какие тебе для этого предлоги нужны?
– Дело не в предлоге. Если ее пригласишь ты, у нее не возникнет никаких опасений.
Он пожал плечами:
– Ладно, могу попробовать.
– Но я пока ничего не решил. Это разговор чисто теоретический.
– Ага, как раз в том-то и беда твоя, – сказал он. – Одни разговоры.
Со дня смерти Альмы прошло восемь недель, и я начал подозревать, что Палатин «забыл» пригласить меня на похороны. А его секретарша, позвонив, дважды повторила, что похороны состоятся в узком кругу.
Кладбище «Маунт Оберн» было в тот день отсыревшим, тонуло в тумане. Я одиноко стоял по одну сторону могилы. По другую сжимала ладонь мужа доктор Карджилл; рядом с ними возвышался, опираясь на трость, бесстрастный Чарльз Палатин. Эрика видно не было.
По причине исторического значения кладбища тяжелая техника на него не допускалась, и четверым могильщикам потребовалось двадцать минут, чтобы проделать необходимую работу. Все молчали, да и весь этот эпизод показался мне на редкость не отвечавшим торжественности момента – скучным и вообще неловким. Смотреть на гроб (слишком много бронзы) или на других присутствующих (слишком неприятное зрелище) мне не хотелось, и я бродил взглядом по лужайкам со старинными надгробиями, под которыми покоились, поросшие мхом и забытые, целые семейства бостонских браминов. Компания орнитологов-любителей, дружно нацеливших бинокли на какую-то далекую ветку, поднялась по склону холма, посовещалась и исчезла – разом, точно птичья стая, – начав спускаться по тропе, устеленной оранжево-желтой листвой. Палатин переступил с ноги на ногу. Похоже, он был сильно простужен: кожа вокруг ноздрей покраснела, он то и дело сморкался. А я все думал о поминальных службах брата, и о настоящей, и о недавней. Маяк, изображающий присутствие в наших жизнях утраченных нами любимых, – тошнотворно, – тошнотворно и более чем предсказуемо. И слащаво. Ну а вот это? Оно-то чем лучше? Эта волглая пошлость скорби? Я взглянул поверх могилы на доктора Карджилл и увидел, как ее глаза быстро метнулись в сторону. Она что же, разглядывала меня? Пальцы моих ног, укрытые в новых туфлях, сами собой скрючились. В тот день я впервые вышел в них на люди. Утренний дождь заставил меня задуматься, и я почти уж переобулся в старые мокасины. Однако Альма, перед тем как умереть, обратилась ко мне с одной-единственной просьбой, и я решил почтить ее желание, обуться в черные туфли – выбор, который она, как мне представлялось, одобрила бы, поскольку они вполне отвечали случаю и более того: прекрасно подходили к моей новой спортивной куртке, купленной также в ее честь.
Последняя лопата земли упала на могильный холмик. Палатин резко развернулся и ушел.
Я обогнул могилу, чтобы выразить доктору Карджилл соболезнования. При моем приближении она напряглась, губы ее слегка поджались.
75 
