Шэрон не винила миссис Томпсон за упреки. Та не сознавала, что говорит. Рон виновен, и нет никакой надежды, что кто-то поверит в обратное. Этого-то миссис Томпсон и не понимала: спасти его можно было, только организовав массовый протест против казни.
По крайней мере, она, Шэрон, пыталась помочь ему. Стив, Стив, кричала она беззвучно, теперь ты понимаешь? Ты видишь?
Она потерлась запястьями о стену. Шлакобетонные блоки шероховатые и зазубренные, но руки были связаны так, что соприкасались со стеной только костяшками пальцев и боком кисти.
Когда Фокс вернется, она скажет ему, что ей нужно в туалет. Ему придется развязать ее. Может, тогда кто-нибудь…
Фотографии. Он убил этих женщин. Только псих будет убивать и фотографировать, а потом увеличивать снимки до такого размера.
И он сделал ее снимок.
Бомба. Что, если кто-нибудь пройдет мимо комнаты? Если она взорвется, погибнут они с Нилом и кто-то еще. Насколько она мощная?
Она пыталась молиться, но могла только повторять снова и снова: «Пожалуйста, пусть Стив найдет нас вовремя, не отнимай у него сына».
Так, наверное, молится сейчас и миссис Томпсон. Пощади моего сына».
«Я обвиняю вас, мисс Мартин…»
Время тянулось медленно. Боль в руках и ногах неожиданно сменилась онемением. Каким-то чудом Нил заснул. Иногда он стонал и начинал дышать прерывисто, но потом снова забывался судорожным сном.
Должно быть, приближается утро. Поезда грохочут все чаще. Во сколько открывается вокзал? в пять? Наверное, сейчас пять.
К восьми терминал будет кишеть людьми. Вдруг бомба взорвется? Нил беспокойно завозился. Что-то пробормотал. Она не могла разобрать что. Он просыпался.
Нил попытался открыть глаза и не смог. Хотелось в туалет. Ноги и руки болели. Дышать было тяжело, Тогда он вспомнил, что случилось. Он побежал к двери и сказал: «Все нормально», а потом открыл ее. Зачем только он это сказал?
Он вспомнил.
В груди снова заворочался камень. На лице он почувствовал дыхание Шэрон. Где-то вдалеке гудел поезд.
Гудок поезда.
И мама. Он побежал вниз.
Тот человек позволил маме упасть и повернулся нему.
А потом человек склонился над мамой, весь потный и перепуганный.
Нет.
Человек, который толкнул дверь вчера вечером а потом стоял над ним и смотрел на него. Он делал это и раньше.
Он пошел на него. Уронил маму и пошел на него. Вытянул руки и смотрел прямо на него.
И что-то случилось.
Звонок. Раздался звонок в дверь.
И человек убежал. Нил видел, как он убежал.
Поэтому тот день и снился ему все время. Он был этот момент… самый страшный момент, когда тот человек пошел на него, раскинув и протянув руки…
Человек…
Человек, который разговаривал с мистером Люфтсом…
А вчера вечером ворвался в их дом и стоял над НИМ.
— Шэрон, — голос Нила звучал сдавленно и хрипло, он пытался говорить, несмотря на сильный приступ.
— Да, Нил. Я здесь.
— Шэрон, этот человек, плохой человек, который нас связал…
— Да, дорогой… не бойся, я о тебе позабочусь.
— Шэрон, этот человек убил мою маму.
25
Комната Лалли нужно попасть в свою комнату, Неважно, что там холодно. Газеты между двумя одеялами согреют ее. Она так скучает по своей комнатке; в ночлежке на Десятой авеню, где она, Рози и другие провели большую часть зимы, все время было полк народу. Ей нужно одиночество. Нужно место, чтобы помечтать.
Много лет назад, в молодости, Лалли читала колонки Луэллы Парсонс и Хедды Хоппер, а потом ложилась спать и убаюкивала себя мечтами о том, что она не скромная одинокая учительница, а кинозвезда, которую репортеры и фотографы поджидают у входа на Центральный вокзал.
Иногда на ней была белая лисья шуба и она выходила из здания «Двадцатый век Фокс», или сшитый на заказ шелковый костюм, на плечах соболиное манто, а секретарь нес саквояж с драгоценностями.
Однажды она представила, что шла в вечернем платье, потому что направлялась прямо на премьеру своего фильма на Бродвее, — в таком платье была Джинджер Роджерс в «Цилиндре».
Потом мечты увяли, и она привыкла к своей жизни — унылой, монотонной, одинокой. Но, приехав в Нью-Йорк и поселившись на Центральном вокзале, она будто на самом деле вспоминала свой звездный час и нисколько не притворялась.
А когда Расти дал ей ключ от комнаты и она могла спать на своем вокзале, уютно свернувшись и слушая шум поездов… все стало просто замечательно.
В половине девятого во вторник, нагрузившись пакетами, Лалли направилась в нижний терминал у платформы на Маунт-Вернон. Она собиралась, постоять, с пассажирами, ждущими поезд на восемь пятьдесят, а потом проскользнуть в свою комнату. По дороге она зашла в закусочную в коридоре, идущем от « Билтмора», и заказала кофе с пончиками. Но сначала выудила из газетной стойки «Таймс» и «Ньюс».