– О боже, какой я дурак. Если в следующий раз я сморожу что-то подобное, бери меня за шкирку и тыкай носом…
– Обойдешься. – Фэб покрепче прижал его к себе.
– Слушай, хотел спросить… я постоянно ощущаю запах, но не понимаю, что это такое?
– Вот этот? – неожиданно сказал Фэб, и запах накатил волной, от которой у Ита на секунду остановилось дыхание, а по телу пробежала горячая дрожь. – Это не запах, Ит. Это – я. И, отчасти, это то, с помощью чего ты прошел развязку. Это феромоны, на самом деле никакого запаха нет, твой мозг сам «достраивает» эту картинку. Ты для меня тоже пахнешь. Но ни один человек или другой рауф почувствовать это не сможет. По крайней мере, без разрешения.
– Ах вот оно что… – прошептал Ит. – А я все никак не мог понять… Фэб, слушай, а он мне нравится.
– Охотно верю. Я же сказал, что вчера слукавил про дорожку. Знаешь, у меня странное ощущение, что нам всем для чего-то дается второй шанс. Не знаю, для чего именно. Но вот мы сидим сейчас здесь, через час я буду хоронить своих… а я почему-то счастлив. В какой-то части души – я счастлив. Так не должно быть, но так есть. Словно у меня кончается одна жизнь и начинается вторая.
Ит сидел неподвижно, тесно прижавшись к Фэбу и ощущая, как мягкая ладонь осторожно прикасается к его спине. «А ведь меня никто до этого и не обнимал толком, – вдруг дошло него. – Разве что Скрипач». Ведь действительно. Дома, очень изредка, обнимала только мама. Да и то как-то воровато, быстро, словно стыдясь чего-то непонятного. Отец – никогда. Братья – тем более. Девушка, с которой он встречался, максимум, что позволяла – это невесомое объятие и короткий поцелуй в щеку. И все. Вот так, с таким безграничным доверием – никто и никогда.
Рука Фэба на секунду замерла, а потом снова прижалась к спине. Ит застонал сквозь стиснутые зубы, всхлипнул.
– Ты чего? – с тревогой спросил Фэб, отстраняясь.
– Меня обворовали, – горько ответил Ит. – Всю мою жизнь меня обворовывали, а я, идиот, этого даже не замечал. Думал, что так и надо. Что так правильно. Что только так и возможно.
– Ты о чем?
– О том, что ты и Скрипач… Правильно Атон сказал: настоящая любовь – это та, которая в душе. А когда в душе ничего нет, невозможно ни обнимать вот так, ни чувствовать то, что сейчас чувствую я. Знаешь, мы когда шли сюда… проходили мимо одного из миров рауф. И я посмотрел ознакомительный курс, про семьи, про любовь… я тогда не понял, только сейчас… Фэб, они улыбались, понимаешь? Они улыбались, а я не понимал почему… думал, они врут. Потому что просто не знал, что так вообще бывает…
– Как бывает? – осторожно спросил Фэб.
– Тепло, – ответил Ит. – И только сейчас я стал понимать, о чем говорила Даша. И кто такие Аарн…
– Орден, – улыбнулся Фэб. – А как же… да, мы очень во многом разнимся, но не в этом, нет, не в этом. Орден – это любовь, Ит. Любовь в чистом виде – тот Орден, куда не Аарн никогда не сумеет войти. И Контроль, по сути своей, – это тоже любовь. И Сэфес, и Барды, они… понимаешь, они безгранично любят этот мир. Любят так, что отдают себя ему целиком, лишь бы ему было хорошо. Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас, – это как проснуться. Долго-долго спать и видеть кошмар… а потом проснуться.
– Наверное, – кивнул Ит. – Знаешь, я тоже только сейчас сообразил. Мы были в Мире Изначальном, в гостях у дьявола и… да, красиво, бесспорно… город огромный, белые башни, множество людей, все рады, вроде бы… счастливы… но любви там не было. Это единственное, чего там не было. А потом, когда Скрипач выдернул станцию оттуда… вот только тогда я, кажется, и понял, что я его люблю… так, что жить без него не сумею… это страшно было, Фэб, такой ужас… лужа крови на полу, и он так кричал… а у меня внутри словно все разрывалось на части… это же я заставил всех, убедил, что станцию надо довести сюда… чтобы он… он же сам предложил Ордену снять ключ… прямо там… И это был еще больший ужас, когда я понял – что вот он сейчас живой, а через полчаса его не будет. Я был готов эту станцию в зубах сюда тащить, лишь бы он выжил… Что же меня колотит-то так… Я тупое животное, прав Атон… долго до меня доходит, наверное, а тут еще и это все… – Ита уже трясло, как под током, Фэб смотрел на него расширившимися от ужаса глазами. – Я тебя слишком хорошо понимаю, Фэб… про Гиру, про экипаж… да про все, наверное… потому что это невозможно – вот так любить, и так – терять…
Фэб прижал его к себе и снова принялся гладить по спине, по волосам.