— А вы?
Реджина печально улыбнулась:
— Я была маленькая. Я просто знала, что люди любят меня и не любят Томми. Я была рада, что я им нравлюсь, и мне не хотелось это потерять.
— Дэниел Пирс защищал когда-нибудь вашего брата, когда его обижали?
— Иногда. Просто из чувства справедливости, а не потому, что любил брата. Мой брат виделся с мистером Дэниелом после войны. Он думал, что мистер Дэниел его помнит, а когда увидел, что нет, его это ранило. Но он сказал, что мистер Дэниел очень изменился, что он похудел и не похож сам на себя. Ему показалось, что он болен.
— Вы не помните, когда это было? И где?
— В мае или июне 1919-го. В Лондоне, насколько я помню.
Ратлидж поблагодарил и пошел к машине.
Хэмиш сказал: «Красивый дом, все в цветах. Ей для полного счастья не хватает только брата, чтобы повел ее под венец».
А если брат — убийца?
Он ехал теперь на юг, потом повернул на восток и, поскольку снова оказался недалеко от Чезуэлла, решил, что может себе позволить задержаться на полчаса и заехать навестить Розмари Юм.
Несмотря на письмо Реджинальда, он чувствовал свой долг перед вдовой Макса.
Действительно, как и писал Реджинальд, Розмари немного успокоилась, уже не была так агрессивна, но, когда Ратлиджа провели в гостиную, он увидел, что у нее красные глаза, красноречиво говорившие о ночных рыданиях. Она поздоровалась с ним приветливо, но холодно. Он еще не был прощен.
— Ты каким-то образом умудрился приехать сюда, хотя, кажется, тебя послали в Суссекс. Оттуда до нас довольно приличное расстояние, насколько я помню.
Он не стал принимать вызов.
— Ты также должна помнить, что Уэльс и Шропшир находятся по соседству. Хотя ты права — меня сюда привело именно то дело, из-за которого я был послан в Суссекс.
Розмари никогда не нравилось, что он полицейский, а не юрист — солиситор или, например, барристер, если уж выбрал профессию, связанную с криминалом. Полицейский — работа не для людей его социального сословия и воспитания. Смягчившись, она улыбнулась и предложила чаю.
— Наверное, еще рановато для более крепкого напитка.
— Спасибо, но у меня нет времени. Мне надо ехать. Реджинальд еще с тобой?
— Если будешь в Лондоне и заглянешь в почтовый ящик, то найдешь там его письмо, которое я отправила три дня назад.
— Я рад, что он здесь. Он был так подавлен на похоронах.
— Это война, — сказала Розмари с горячностью, — вот ее результат: мы стали еще беднее, а мир изменился таким образом, как мы не могли вообразить в самых безумных предположениях.
— Но ведь нет вины Реджинальда в том, что Макс подвергся газовой атаке, — напомнил Ратлидж.
Он знал, что она считает, что кузен Макса должен был себя убить, а не Макс. Кто угодно, только не ее муж.
— Думаешь, он захочет меня видеть?
— Он в саду. Знаешь дорогу. Простишь, если я не пойду с тобой? — Розмари встала и протянула руку. — Рада была повидать тебя, Иен. Спасибо, что заехал.
Он задержал ее руку в своей:
— Когда Реджинальд уедет, если буду нужен — позови.
— Я… Спасибо.
Он повернулся и ушел, прежде чем она успела понять, что он увидел на ее глазах слезы.
Реджинальд сидел на садовом стуле в тени большого клена. Казалось, он спит, но по его затрудненному, хриплому дыханию Ратлидж знал, что это не так.
— Ты привыкаешь бездельничать, — издалека сказал Ратлидж, чтобы его не напугать.
— Вот это сюрприз! Привет, Иен, как хорошо, что ты приехал. Ты уже видел Розмари?
— Только что. Она подумала, что я ошибся, перепутал направление, ведь я должен находиться в Суссексе.
Реджинальд засмеялся и сразу начал задыхаться, смотреть на это было тяжело.
Наконец приступ прошел, и он с трудом выговорил:
— Я рад, что ты ее не забываешь. Я скоро не смогу помочь, мне не много осталось.
— Ерунда.
— Я видел утром доктора Бонса. Он все время твердит, что я не доживу до старости. И он прав. Однажды все будет кончено. Я не хочу оставлять Розмари одну, но мне мучительна мысль, что ей придется смотреть, как я умираю. Боюсь, зрелище будет тяжелым. И после она останется совсем одна. У нее больше никого нет.
— Я уже обещал…
— Знаю. Но ты полицейский, работаешь в Ярде. И не принадлежишь самому себе. Я оставил распоряжение моему нотариусу. Если тебя здесь не будет, знай, есть еще одно письмо — для тебя. Рад, что мы увиделись.