Ратлидж знал, к какому решению придет старший суперинтендент Боулс: обвинить Кобба и оставить Теллеров в покое — они достаточно пострадали, а Питер Теллер теперь недоступен для закона, виновен он или нет. Если присяжные сочтут Кобба виновным, значит, так оно и есть.
Но Флоренс Теллер заслужила, чтобы был наказан ее настоящий убийца, а не его суррогат.
Ратлидж глубоко вздохнул. Почему-то он был уверен в невиновности Кобба.
— Помните? — спросил констебль, словно услышав его мысли. — Ларкин не слышал криков, когда автомобиль Теллера был там.
— Потому что к тому времени, как Ларкин спустился с холма, Флоренс уже была мертва.
— Не могу понять, почему Теллер сломал эту трость, — продолжал Саттертуэйт. — Если бы он забрал ее с собой, мы бы ничего не заподозрили. Две минуты под краном — и она была бы чистой. Но я могу себе представить, что Кобб убил Флоренс и впоследствии сломал трость. Она принадлежала Теллеру, а ему бы хотелось сломать надвое его самого. Но он не мог этого сделать. Поэтому он выместил гнев и разочарование на вещах Теллера. И Кобб достаточно силен — он легко мог отломать набалдашник.
Это был неопровержимый факт. Как указывал Хэмиш, даже если бы Теллер ненавидел себя за то, что сделал, и в ярости сломал свою трость, ему хватило бы ума забрать с собой набалдашник. Даже пьяный Питер Теллер был далеко не глуп.
— Почему же Кобб оставил для нас остатки трости? — спросил Ратлидж.
— Чтобы защитить себя, если на него падет подозрение. — Саттертуэйт поднялся и взял свою чашку, намереваясь ее вымыть. — Я часами размышлял над этим, ожидая вас.
— А сундучок с письмами?
— Кобб говорит, что не прикасался к ним. У него не было причин делать это, и он не мог забрать их с собой. Должно быть, Теллер положил сундучок в багажник. Надо спросить Ларкина, видел ли он со своего места багажник автомобиля.
— Нет, — возразил Ратлидж. — Если бы Флоренс была жива, она бы никогда этого не допустила. Она бы не рассталась с письмами.
— Даже если была разочарована? — Саттертуэйт нахмурился. — Значит, это был Кобб. Чтобы навредить ей еще сильнее. А может, ему хотелось прочитать их. Кто знает?
— Вы сказали, Кобб в Тилуолде?
— Да. Я не хотел, чтобы он был здесь. Так безопаснее для него. И для меня тоже.
— Я хочу его видеть.
— Я знаю, как много времени вы уделяли этому расследованию. Знаю, как хорошо вы построили дело против Теллера. Знаю, как я говорил, что никто в Хобсоне не прикоснулся бы к ней. Мы оба были не правы.
Держа свою чашку, Ратлидж потянулся к термосу, отвинтил крышку и налил себе чаю.
— Хорошо, — сказал он. — Но я все-таки должен поговорить с Коббом. Я хочу сам составить о нем мнение. Поехали.
— Сейчас? Среди ночи? — осведомился Саттертуэйт, когда Ратлидж допил свою чашку и передал ее ему.
— Мне нужно как можно быстрее вернуться в Лондон и заняться смертью Теллера.
Они ехали в Тилуолд в неловком молчании. Саттертуэйт сказал все, что должен был сказать. А Ратлидж не мог придумать, как опровергнуть его слова.
Хэмиш — третий в автомобиле — пытался заговорить, но Ратлидж заставил его умолкнуть.
Сосредоточившись на темной извилистой дороге впереди, Ратлидж пытался найти пробелы в аргументах Саттертуэйта, мысленно взвешивая откровения Теллера и Кобба. Ему нравился Кобб. Ратлидж верил его словам, что он не мог убить Флоренс. Но и Теллер отрицал, что прикасался к своей жене. И это тоже звучало правдиво.
Дождевые облака рассеивались, обещая солнечный день.
Саттертуэйт нарушил молчание, когда они остановились у полицейского участка и вышли из автомобиля:
— Я думал о том, пришла бы ко мне Бетси, если бы Кобб не ушел от нее. Даже если бы она нашла в сарае дюжину окровавленных тростей. Вероятно, она бы держала язык за зубами и жила с убийцей, лишь бы удержать Кобба. В конце концов, он избавил ее от соперницы, по какой бы то ни было причине. В итоге он оказался бы у нее под каблуком из-за угрозы разоблачения. Это в ее натуре. И тогда он мог бы убить Бетси, чтобы спастись.
— Удивляет только то, что она не подождала в надежде, что он вернется. Теперь Кобб для нее вне досягаемости.
Ратлидж подошел к багажнику и достал обломки трости, завернутые в клеенку. Передумав, он положил их назад и направился к двери.
Сонный дежурный констебль поднял со стола лампу и проводил их к камере, где на краю койки сидел Кобб, подперев руками голову. Судя по опустошенному взгляду красных глаз, он не спал после ареста. Кобб медленно поднялся, и при свете лампы констебля его глаза блеснули, как у загнанного зверя.