Последние отзывы

  49  

Файда будто перешел на выступление, а не вел разговор за столом в своем доме.

— И вот сейчас, в такой обстановке, когда все силы нашего народа мобилизуются вокруг смерти товарища Сталина, Довид расширяет свои бредни. Как вам это нравится? Мне не нравится. И никому в Остре из еврейского населения не нравится. Никому. Точно вас заверяю.

Я не выдержал:

— А при чем тут еврейское население? Ну, Довид от горя повредился. Так у него все основания. И зять, и дочка. И внуки врассыпную. Ну, он еврейской нации человек. Не поспоришь. Но зачем вы отделяете и отделяете: мы, евреи, мы, еврейское население. Он на меня как человек бочку катит, а не как еврей. Это наше с ним семейное дело. Семейное. Через Иосифа. Вот именно, что сплачиваться надо вокруг памяти нашего Сталина. А вы опять отдельничаете. Что я в форме, в данный момент ничего не означает, тем более плохого. Я приехал к родному дедушке моего приемного ребенка Иосифа. И оформлен мой приемный ребенок Иосиф по всем правилам. А внутрь в дом к Довиду со своим уставом я не прусь. Врачи его быстро определят на поправку. Пацанов жалко. Это — да.

Файда растерянно молчал. Осознал, что не туда свернул.

— Ладно, Мирон Шаевич. Проявили заботу — и спасибо. А вот скажите, кто в доме проживал, где сейчас Довид ошивается? Дом хоть и неказистый, а крепкий. Жалко, Довид хату занехает при своем нынешнем отношении к жизни.

Я поставил человека в нужное место, а потом задал ясный бытовой вопрос. Вроде для снятия напряжения, для его же пользы. Теперь он многое выложит, чего раньше и не планировал. Чтоб загладить неудобство от предыдущего.

Так я вывел Файду на личность Евки Воробейчик и ее семьи. Включая, конечно, и Лилию. Потом намеревался направить беседу на Лаевскую как на бывшую жительницу Остра.

И всплыло следующее.

Семья Воробейчиков жила в Остре испокон века. В том самом доме, где сейчас Довид.

Из-за дома погибли родители Лили и Евы. Не уехали в эвакуацию, хоть их предупреждали. Побоялись оставлять нажитое. Там и кровати хорошие, и стол был знаменитый на весь Остер — громадный, на всю комнату, из какого-то сильно хорошего дерева, прапрадедовский. Бабы шушукались, что в ножках стола запрятано золото.

Ну, остались старики дом сторожить для будущих поколений. Их, конечно, немцы убили.

А дочки таким образом: Евка отбыла в эвакуацию, а Лилька исчезла на всю войну. Доподлинно известно, что из эвакуации в сорок четвертом Евка прибыла одна. Про сестру не говорила и всякий раз, когда вспоминали Лильку, громко и показательно лила слезы.

Евка проживала в доме родителей одна. К ней пристала Малка Цвинтар. Родственница — не родственница, а жила при Евке в роли тетки.

В конце сороковых по Остру прошел слух, что Лильку видели в Чернигове. В хорошем состоянии — пальто, шляпка, ботики на каблучке и так далее. Обратившегося к ней с приветствием острянина Лилька категорически не признала.

А насчет Евки — что… Как-то году в тридцать шестом получилось, Евка забеременела. Живот у нее оказался такой большой, что предсказывали двойню или тройню. От кого — секрет. Замечено не было, чтоб Евка гуляла. Походила-походила Евка при животе, а потом вдруг изчезло буквально все. Вроде скинула преждевременно. Так мамаша Евкина — Лилькина намекала. А скинула — тут уже горе. Тут и не приставал никто.

Надо сказать, Евку и Лильку в Остре не любили, но жалели. У обеих внешность выгодная. Но от остерских женихов отмахивались, как от недостойных по уму и воспитанию. Специальности как таковой не имели. Работали в пуговичной артели. И отец их там — мастером. Мамаша всегда при домашнем хозяйстве.

И вот Лильку в Чернигове убили. Евка как узнала, сразу поехала. Несколько раз Евка туда-сюда моталась: из Остра в Чернигов, из Чернигова в Остер. Потом забрала Малку и объявила, что остается жить в доме покойной сестры с Малкой.

Через несколько месяцев Малка явилась в Остер, а через время в связи с обстоятельствами Довид вроде дом у Евки откупил или как-то по-другому и из землянки с Зуселем и двумя детьми утвердился хозяином.

Файда говорил неспокойно, спешил.

Я не перебивал. Если перебить, человек может задуматься. А мне как раз задумчивости не надо было. Мне надо было, чтоб катилось снежным комом.

— Девки эти — и Евка, и Лилька — странные. Хай одной хорошо живется. А другой хорошо лежится. А дом стоит. Это вы верно приметили: крепкий.

  49