— А есть ли что-нибудь еще, чем вы хотели заняться? — спросил Норман.
— О, ничего такого, — ответила Карлотта. — Мне кажется, я просто ленива. Мне действительно ничего не хочется делать, кроме того, что мне нравится, но вы этого не можете понять, правда?
К этому времени она уже знала, кто он такой. Вспомнила, что читала в газетах о его сенсационном взлете: он стал директором и владельцем завода, на который пришел мальчишкой.
— Всю жизнь меня преследовало желание добиться своей цели, — признался Норман. — Это звучит, как будто я даю интервью. Но хоть это и кажется странным, все же я говорю правду.
— Но теперь вы удовлетворены? — спросила Карлотта.
Он отрывисто засмеялся.
— Я еще даже не начал, — ответил он.
На следующий день они вместе пообедали, и Карлотта решила, что он ей нравится. Его острый ум привлекал ее, а его резкие манеры, которыми он, очевидно, прикрывал свою застенчивость, забавляли. Она видела, что есть люди, которые не любят и не понимают его, но сама она слишком долго жила среди разных людей, чтобы судить их по внешности.
— Забавно, — сказала она позже Магде, — но в некотором отношении я чувствую себя старше, чем он. Он так неискушен во всем, кроме машин.
Она сидела на краю широкой кровати Магды. В белом тюлевом платье с серебряными блестками она выглядела юной и поразительно красивой.
Магда поняла, что она имеет в виду.
— Ты русская, — сказала она. — А мы, русские, стары, как бог.
— Я русская только наполовину, ты забываешь о моем отце, — возразила Карлотта.
— Я не знала его, — ответила Магда.
— Интересно, какой он был, — сказала Карлотта, подойдя к зеркалу.
— Я думаю, что он был высокий, светловолосый и глупый, как большинство англичан, — улыбнулась Магда.
— Неужели тот, кого ты любила, был таким же? — лукаво спросила Карлотта.
Какое-то время Магда молчала. Она опиралась на подушки, ее огромное тело под одеялом лежало, как гора. Она посмотрела на Карлотту темными, подозрительными глазами.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Не притворяйся. Леолия давным-давно мне все рассказала, но ты не должна сердиться. Я просто вытянула это из нее, — сказала Карлотта.
— Это неправда, я ничего об этом не знаю, — возмутилась Магда.
— Ну, ладно, давай лучше говорить обо мне, — сказала Карлотта. — Я похожа на маму?
— Да, — ответила Магда.
— Значит, она была красивой?
— Когда я ее увидела, она почти два дня ничего не ела. Бледная, измученная, с глазами, как темные впадины, — сказала Магда.
— И все же она была красива, — настаивала Карлотта. — Я знаю.
— Должно быть, она была красивой женщиной, — согласилась Магда.
— И она была Романова, — торжествующе произнесла Карлотта, — Романова! Как ты думаешь, я достойна ее?
— Будешь достойна, — ворчливо сказала Магда, скрывая глубокую привязанность к девушке, которую она воспитала. — Иди спать, а то утром встанешь усталой. Да, кстати, когда этот милый кавалер заедет, чтобы вывезти тебя в свет?
— Вероятно, завтра вечером. Я думаю, что я ему нравлюсь, — ответила Карлотта.
— Еще бы ты ему не нравилась! Приведи его как-нибудь, и я скажу тебе, что я думаю о нем, — сказала Магда.
— Приведу, если ты дашь мне обещание не говорить то, что ты думаешь, — полушутя, полусерьезно сказала Карлотта. Она достаточно натерпелась от откровенности Магды. Старая женщина без всяких угрызений совести высказывала свое мнение, независимо оттого, приятно это слышать или нет. Весь театральный мир знал, что у Магды твердый характер. Некоторые любили ее, некоторые ненавидели, но принимать вынуждены были все. Декораторы обожали ее за артистизм, из ее рук никогда не выходило что-либо уродливое или неуместное. Она не обращала внимания на насмешки и, когда один рассерженный молодой актер дал ей прозвище «Безобразная герцогиня», не обиделась. Прозвище пристало к ней, и для театрального мира Магда стала «Безобразной герцогиней». Она постепенно привыкла к тому, что прозвище подчас употребляли, обращаясь к ней, изредка использовала его сама.
Вероятно, своеобразной реакцией на размеры Магды стало у Карлотты страстное желание красоты. Еще совсем крошечным ребенком она хотела быть красивой. Она отвергала все, что было непривлекательно, плакала в страхе при виде некрасивой куклы и ненавидела грубые игрушки. Становясь старше, она отказывалась носить одежду, которая не отвечала ее артистическому чувству или не удовлетворяла ее вкус.