Дверь распахнулась, вошла Раечка, но отчего-то без подноса. Никита и Ника вопросительно посмотрели на нее.
– Там… в общем, к нам пришли.
– Кто?
– Да милиционеры, те, что вчера были. Говорят, хотят видеть всю редакцию.
– Ну раз так, то грех отрываться от коллектива, — сказал Никита, поднимаясь с кресла.
Ясенцов и Воропаев смотрели на журналистов так, словно подозревали их во всех смертных грехах, вместе взятых. От их вчерашней покровительственной благожелательности не осталось и следа. Ника и Никита удивленно переглянулись: ну что еще им здесь надо?
– Екатерина Семеновна Одинец — ваша коллега? — начал Ясенцов.
– Да, — подтвердил Никита. — Это наша верстальщица.
– У нее были враги?
– Да что случилось-то? — вклинилась Люба. — И где она сама?
– В морге, — ответил Ясенцов. — Вчера вечером кто-то застрелил Екатерину Семеновну. Соседи слышали выстрел, но, к сожалению, не смогли толком разглядеть преступника.
Кто-то ойкнул, Маша от избытка чувств подтянула к себе стул и села. Ника схватилась за руку Аникушина, и тот крепко сжал ее ладонь, призывая держаться.
– Как пить дать, это ее бывший муженек постарался! — заявила Люба. — Вот и Раечка может подтвердить, что он сюда звонил, угрожал ей. Да что там, мы все это слышали!
– Вы слышали, что он ей говорил? — осведомился Воропаев.
– Ну, — на мгновение стушевалась Люба, — его-то самого, понятное дело, нет, а вот что она ему отвечала, да это при всем желании не услышать было невозможно. На всю редакцию орала, мол, если он к ней сунется, она за себя не отвечает. Он же уголовник, убийца! Родную мать порешил! А Катька его, пока он сидел, без жилплощади оставила. Думала, что он ее не найдет, ан нет: смог-таки, паразит окаянный! Досрочно вышел и первым делом принялся ее разыскивать. Да когда он позвонил, на ней, голубушке, лица не было! Ровно привидение узрела!
– Это действительно так? — обратился Ясенцов к редакции.
Все дружно закивали головами.
– И как давно он объявился? — поинтересовался у Любы Ясенцов.
– Да недели не прошло! — с готовностью отозвалась та. — Катька жалела страшно, что не догадалась заодно и фамилию поменять, тогда бы хрен он ее вычислил.
Уже без былой подозрительности в голосе и взгляде Ясенцов спросил, скорее для проформы:
– А какой она вообще была? Ну, в смысле, как себя вела в коллективе? Со всеми ладила или…
Не успел он договорить, как Люба с триумфом сообщила:
– Ну она нахалка, конечно, была, да и держалась особняком, на кривой козе не подъехать, но из наших только со Стеллой ругалась, царствие ей Божье.
– И почему же они ссорились? — как гончая, почуявшая близкую добычу, вцепился за эти слова Ясенцов, а Воропаев весь подобрался.
– Ну так понятное дело: из-за мужика! Воронцов-то с ними обеими спал, вот они его никак поделить и не могли! Еще бы: когда на кону такие деньжищи!..
Рука Аникушина дернулась, а сам он едва не застонал. И Ника прекрасно понимала почему. Теперь с Виктора с живого не слезут, пока не удостоверятся, что он здесь ни при чем. А значит, на скорейшее разруливание ситуации можно и не надеяться. А уж если в милиции решат, что это он одним махом от любовниц избавиться решил, и арестуют… Ой нет, лучше и не думать о таком!
– Что ж, спасибо за содействие! — дежурно буркнул Ясенцов. — Полагаю, пора нам повидаться с господином Воронцовым. Нет, провожать нас не надо, — остановил он дернувшегося к нему Никиту, — мы и сами помним дорогу.
Когда они вышли, Никита тут же бросился в кабинет звонить. Ника, которой до омерзения было противно смотреть на довольную собой Любу, отвоевавшую свои пять минут сомнительной славы, отправилась следом.
– Алло, будьте добры Виктора Серафимовича. Что, еще не приходил? Спасибо!..
Схватившись за мобильный, Никита набрал прямой номер Виктора. Долгое время трубку никто не брал, наконец, в ней послышалось развязное и сердитое «алло?».
– Виктор, ты где? Дома?! Ты что, пьян?! Вконец рехнулся! Вот что, слушай меня внимательно: сейчас ты поднимешь свою тощую задницу и бегом отправишься в ванную приводить себя в порядок. Ах, ты удивляешься, что я тобой командую?! Тогда слушай, идиот: у нас только что были люди из милиции, вчера кто-то убил Катю. Ты еще спрашиваешь — какую Катю? Да любовницу твою, кретин! В общем, так: если через полчаса ты по-прежнему будешь в таком скотском состоянии, пеняй на себя! Я и так тебя как могу перед отцом покрываю, но вытаскивать тебя за уши из дерьма, в которое ты вляпался, я не подписывался!..