11 
– Это было рано утром. Возможно, тогда с ней было все в порядке, – подытожила Энджи.
– А потом в течение всего нескольких часов она дошла до грани, так, что ли? – Пейдж покачала головой. – Если она глотала таблетки, значит, у нее в последнее время далеко не все шло гладко. Ну почему я не заметила этого? Где были мои глаза?
– Они были направлены на твоих пациентов, – вставил Питер, – то есть там, где им и следовало быть.
– Но она нуждалась в помощи.
– Мара в ней всегда нуждалась, – возразил он. – Она всегда сходила с ума по тому или иному поводу. В конце концов, тебя же не приставили к ней в сторожа.
– Я была ее подругой, ее близким другом, как впрочем, и ты. – Пейдж снова мысленно вернулась к тем временам когда Питер с Марой были близки. Они тогда не только ходили вместе на лыжах, но и одновременно увлекались фотографией. – А разве ты не задаешь себе подобных вопросов? – Впрочем, если даже и так, он выглядел на удивление спокойным. – Ты сказал, что видел ее в тот же день ближе к вечеру и заметил, что она была чем-то озабочена. Она тогда тоже выглядела усталой?
– Она выглядела плохо – что верно, то верно. Я ей сказал об этом.
– Питер…
– У нас с ней были особые отношения, а она и в самом деле выглядела чертовски плохо. Казалось, она даже не потрудилась нанести на лицо какую-либо косметику. Но то, что я ей сказал, нисколько ее не задело. Повторяю, она находилась мыслями где-то совсем в другом месте. И я представить себе не мог где.
– А ты спросил? – вставила ему шпильку Энджи. Питер перешел к обороне.
– Это было не мое дело. К тому же она торопилась. А вот когда ты видела ее в последний раз?
– В полдень. – Энджи повернулась лицом к Пейдж. – Я остановила ее в коридоре, чтобы расспросить о случае с Барнсом. Она вступила в спор со страховой компанией, и те давали ей жару. Какой она была в тот момент? Усталой – да, но не могу сказать с уверенностью, что расстроенной или рассеянной. Она прекрасно отдавала себе отчет, о чем я ее спрашиваю, и ее ответ прозвучал вполне осознанно. Очень хорошо она мне ответила. В ее словах, как всегда, чувствовался даже пафос, но прежней энергии в них не было. У меня сложилось такое ощущение, будто у нее кончалось топливо.
– Чудесная аналогия, Энджи, ты не находишь? – сказал Питер.
Пейдж представила себе гараж Мары, подавила неприятное чувство тошноты, появившееся сразу вслед за этим, и постаралась сосредоточиться на событиях. Она очень хотела восстановить последний день, прожитый Марой на этом свете: возможно, это дало бы ключ к пониманию происшедшего.
– Ладно. Все мы видели ее, только в разное время. Когда я видела ее утром, она показалась мне несколько заведенной, когда ее видела Энджи в полдень, она выглядела усталой, когда же ее увидел во второй половине дня Питер, она казалась рассеянной и чем-то расстроенной. – Пейдж сделала паузу. – Кто-нибудь из вас почувствовал, что она находится в состоянии депрессии?
– Только не я, – сказал Питер. Энджи буквально ухватилась за его ответ.
– Нет, никакой депрессии, я уверена, что она была просто усталой. – Она печально посмотрела на Пейдж. – Когда она повернулась и пошла к себе в офис, я не препятствовала этому. У меня находились пациенты, которые требовали моего внимания. Днем у нас всегда битком набито.
Все-таки Энджи слишком рациональна. Как, впрочем, и все они. Своими заботами и текущими делами они прикрывают недостаток проницательности и доброты. До сих пор им все сходило с рук. Если смерть Мары произошла случайно, они и сейчас окажутся вроде бы ни при чем. Но если нет, тогда им всем предстоит крепко задуматься.
Самое же печальное то, что им почти наверняка не узнать правды.
Пока Питер и Энджи вяло пререкались в офисе и растравляли свои раны, Пейдж разрабатывала детали предстоящих похорон. Она уделяла пристальное внимание каждой мелочи, стараясь сделать все так, как сама Мара захотела бы, если бы могла выражать свои согласие или несогласие. Это уже лежало за пределами уважения и любви. Все усилия, которые она предпринимала, служили для Пейдж своеобразным извинением перед усопшей за все то, что она могла бы сделать для нее при жизни, но не сделала.
Она договорилась со священником и переговорила с местной певческой капеллой. Она выбрала для похорон простой гроб. Она же написала выразительную надгробную речь в память об усопшей.
Кроме того, она выбрала одежду, в которой похоронят Мару. Для этого ей пришлось перебрать весь гардероб подруги, что оказалось куда более сложным и болезненным делом, чем она думала. Находясь в доме Мары, она чувствовала ее присутствие в каждом предмете, каждой вещи, что заставляло ее вновь усомниться в ее смерти. Дом Мары был продолжением ее самой. Пейдж поймала себя на том, что ищет разгадку ее смерти, может быть, прощальную записку, написанную впопыхах и забытую в шкафу. А может быть, это была даже не прощальная записка, а крик о помощи, оставленный Марой в виде нескладных строк, написанных на клочке бумаги и пришпиленных к кухонной стене или начертанных губной помадой на зеркале в ванной. Однако единственное, что могло так или иначе поведать о душевном состоянии доктора О'Нейл, оказался валиум, обнаруженный Пейдж в домашней аптечке. И еще – в доме царил страшный беспорядок. Если бы Пейдж относилась к параноидальному типу личности, то она бы, возможно, заподозрила, что дом Мары подвергся ограблению или обыску. Впрочем, при всех сильных чертах характера Мары, хорошей домохозяйкой она не была никогда. Пейдж перед уходом слегка прибралась на тот случай, если бы О'Нейлы захотели взглянуть на жилище Мары. Пейдж очень на это надеялась.
11 
