Особенно,... 
74 
Погрузившись с головой в это занятие, которое по увлекательности можно было сравнить только с рассматриванием хорошего альбома по искусству, Пейдж продолжала свои поиски, погружаясь все глубже в вязальный архив Мары. Она вытащила было еще два начатых фрагмента, когда ее рука неожиданно натолкнулась на пачку бумаг. Полагая, что это очередное пособие по вязанию, она вытащила бумаги на свет.
Однако это были письма, написанные на бежевой почтовой бумаге, перевязанные обрывком зеленой шерстяной нити. Самое верхнее было адресовано Лиззи Паркс в Юджин, штат Орегон, а на месте обратного адреса красовался адрес Мары. Судя по тому, что на конверте не было ни марок, ни почтовых штемпелей, это письмо так и не было отослано.
Лиззи Паркс? Пейдж не могла припомнить этого имени. Подруга детства? Возможно, письмо написано еще до того, как Пейдж познакомилась с Марой? Однако обратный адрес был указан здешний, на этот самый дом, которым Мара владела всего шесть недолгих лет.
Она подержала в руках сверток с письмами, как бы взвешивая его тяжесть, но затем любопытство взяло верх, и она торопливо развязала шерстяную нитку, которой был перевязан сверток. В пачке оказалось полдюжины писем, все на имя той же Лиззи Паркс.
Пейдж продолжала повторять про себя это имя, но ничего, связанного с ним, вспомнить не могла. Ее первой мыслью было наклеить на все конверты марки и отослать их по назначению, но, поразмыслив, она решила, что, если этого не сделала сама Мара, значит, ей не хотелось их отсылать. Поэтому они и хранились в аккуратной пачке, перевязанные ниткой. Конечно, Пейдж могла теперь решить по-другому и посчитать, что неизвестная Лиззи имеет больше прав на письма, чем она, но подобного благородства она не могла проявить. Все-таки Мара была ее подругой. Теперь она умерла. И Пейдж ужасно хотелось узнать, что содержали в себе эти бежевые четырехугольнички почтовой бумаги.
Она перевернула первый конверт и обнаружила, что он не заклеен. Вынув из конверта письмо, она тут же его развернула. Ее сердце бешено забилось, когда она поняла, что письмо было написано меньше чем за неделю до смерти Мары. Она начала читать:
«Дорогая Лиззи!
Восхитительная новость! Как я тебе писала, маленькая девочка, которую я хотела удочерить, вот-вот вылетает из Индии. Я даже не могу тебе описать то облегчение, которое испытала. Это похоже на то, что утопающему кинули спасательный круг.
Если у меня будет лишняя фотография, я тебе обязательно пришлю. Она очень красивый ребенок, у нее темные волосы и карие глаза, как у меня. Я все еще не могу поверить, что она станет моей, как только приедет сюда. Мне необходимо заверить документы об удочерении в администрации штата Вермонт, но, как говорит представитель агентства по усыновлению, это чистая формальность. Самое главное, что основной пакет документов получил одобрение от индийских властей.
Мои родители не слишком хорошего мнения об удочерении мною ребенка. Когда я рассказала им о Самире, они сказали, что это не одно и то же, что иметь родного ребенка, и было бы лучше, если бы я им позвонила, чтобы сообщить, что вышла замуж и забеременела. Но это легче сказать, чем сделать. Когда я не смогла забеременеть от Дэнни, я думала, что это связано с его проблемами, но когда я не смогла забеременеть и после него, хотя очень старалась, то я забеспокоилась. Говорят, что такое бывает, когда слишком стараешься. А я, пожалуй, даже перестаралась».
Пейдж на секунду задумалась, кто же это мог быть. Она не могла вспомнить ни об одном мужчине, с которым бы Мара встречалась всерьез. Хотя, возможно, существовал человек, о котором она просто не знала.
Задумавшись над этим вопросом, она продолжала читать:
«Я полагаю, что что-то не в порядке с моей физиологией. А иногда думаю, что во всем виновата моя голова. Я стараюсь делать множество правильных вещей, но большинство из того, чем я занимаюсь, обречено на неудачу. Ну, например, как мое желание заполучить ребенка. И вот теперь я удочеряю Самиру, и мне наплевать, захотят ли мои родители признать ее своей внучкой или нет. В любом случае она будет моей.
С тех пор, как убежала Таня, у меня наступили тяжелые времена. Все в один голос твердят, что это не моя вина, но если не моя, то чья же? Мне казалось, что я в состоянии ей помочь – ну, например, она стала спать по ночам и перестала мочиться в постель, как прежде. Она стала говорить много, как никогда. Я до сих пор не могу понять, что же я упустила. Должно быть, у нее в мозгу появилась какая-то безумная идея. Может быть, это какой-нибудь мой необдуманный поступок или слово спровоцировали ее бегство.
74 
