.
Очередная сказка о Золушке 
40 
— Я понимаю, но как мне ее найти?
Мистер Дэвис издал звук, подозрительно похожий на храп, и тогда Джон решил рискнуть:
— Они должны были увидеться с ее подругой, рыжей, вы ее знаете. Как мне ее найти?
— Никак! Эт секрет! К тому же эта самая Элис Хаскетт не нашего круга. Ты меня пони… ик!.. маешь, Джонни? Не ходи к ней.
Джон Фарлоу с облегчением вскочил с кресла.
— Не пойду, конечно, зачем? Вы совершенно правы, мистер Дэвис.
— Кларенс, ее зовут Элис Хаскетт. Отправляйся в Лондон и созвонись с Милли.
— Есть, мой капитан!
— Если нужно, подкупите всех барменов на том берегу Темзы.
— Слушаюсь.
— Вот тебе деньги.
— Обижаешь, Джонни!
— Это серьезное дело, Кларенс! Возможно, потребуется подкуп…
— У меня есть деньги. А в придачу к ним экзистенциальное чувство вины — ведь это я заварил всю эту кашу.
— Прекрати. Открыть глаза на обман и заварить кашу — не одно и то же. Где Майра?
— Они с Шейном ушли в Большой Дом. Она собирается начать разбирать твою комнату.
— Ненормальная! Я и сам отлично могу это сделать.
— Видимо, ей приятно ухаживать за тобой.
— Эксперт! Может, она просто хочет поскорее от меня избавиться?
— Джонни! А кто собирался на ней жениться?
— Я. И полагаю, так оно и случится. Только сначала я должен все разложить по полочкам.
* * *
Кларенс уехал в Лондон, а Джон Фарлоу не спеша отправился по тропинке к большому дому. При мысли о Майре и Шейне на душе теплело, хотелось улыбаться без причины. Джон вспоминал тоненькую фигурку, светлые волосы, гибкие руки и изумрудные глаза маленькой болотной ведьмы, а потом сразу, без перехода — вкус ее губ, нежных и ароматных, словно лесная земляника…
Джон смущенно хлестнул прутиком по кусту лещины, потому что в голову лезли и вовсе неприличные воспоминания. Полуобнаженная Майра в его объятиях… Маленькая, идеальной формы грудь… нежность кожи… бьющаяся на шее голубая жилка…
Байкер выскочил ему навстречу с громогласным и радостным гавканьем. Джон привычно подскочил от неожиданности и торопливо прислонился спиной к ближайшему дереву. Следующие несколько минут Байкер упорно наскакивал на любимого Джона, оглушительно взвизгивая от счастья и со свистом взмахивая хвостом. Потом он успокоился, сел на землю и привычно свесил язык набок, немедленно уподобившись деревенскому дурачку: курносый нос, уши-тряпочки и забавное выражение блаженства на широкой морде.
Джон со вздохом облегчения отлепился от дерева, потрепал Байкера по загривку — даже наклоняться не пришлось — и пошел по лужайке к дому.
Рабочие действительно успели кое-что прибрать. Лужайка, конечно, теперь была полностью лишена травы, но зато выровнена, засыпана песком и щебнем, благодаря чему исчезли лужи. Джон шел и представлял, как на вот таком же вот мелком гравии, а еще лучше — на белоснежном речном песке — садовник разобьет большие и маленькие круглые клумбы. Зеленые полушария будут разбросаны в кажущемся беспорядке, а в саду вырастет ажурная белая беседка, ну а на заднем дворе будет настоящий город. С крепостью, высокой горкой, лабиринтом и почти настоящим пиратским кораблем. С треком для велосипеда и картинга. С резиновым бассейном. С горой кристально чистого песка, в котором попадаются крошечные ракушки и который блестит под яркими лучами солнца…
— Эгей!
— Ох… прости, Майра, задумался.
― О чем, если не секрет?
― Не секрет. О том, как здесь будет летом.
― Наверное, прекрасно. Кларенс постарается для тебя…
— Не только для меня. Вы с Шейном…
Она нахмурилась и принялась яростно накручивать светлый локон на палец.
― Не начинай, Джон. Мы поживем во флигеле, пока я не найду жилье в деревне, и тогда…
― Я хочу, чтобы вы остались. Я прошу, чтобы вы остались. Почему ты так яростно этому сопротивляешься? Ведь Шейн здесь вырос…
— Не надо шантажировать меня Шейном! И почему твоя жена должна терпеть чужих людей…
― Послушай, деточка!
— Не смей звать меня деточкой!
— Хорошо. Тогда так: ты уже не деточка, чтобы закатывать мне сцены. Почему мы не можем поговорить спокойно? Создается впечатление, что я тебя устраиваю только тогда, когда молча ем приготовленный тобой обед или играю с Шейном в кубики.
Майра неожиданно прыснула.
— Знаешь, а ведь действительно! Именно тогда ты мне и нравишься больше всего.
40 
