Особенно,... 
250 
По личным впечатлениям и со слов очевидцев A. M. Горький описал несколько отдельных эпизодов Кровавого воскресенья из сотни подобных:
9 января в разных местах города Петербурга началось движение рабочих, мирно шедших к Зимнему дворцу… Когда рабочие Путиловского завода с церковными хоругвями, портретами государя и государыни в руках, во главе со священником, отцом Георгием Гапоном, и с крестом в руке подошли к Нарвской заставе, по ним без всякого предупреждения со стороны офицеров, командовавших войсками, и полиции был дан троекратный залп боевыми патронами. Несколько десятков людей упали ранеными и убитыми, остальная толпа частью бросилась бежать, часть же легла на землю, дабы спасти себя от пуль. Но когда они поднялись, по ним снова был дан троекратный залп, и это повторялось дважды…
Расстреливали, а также били шашками рабочих и публику у Адмиралтейства и на Мойке.
Воззвание было написано лиловыми чернилами на двух листках бумаги, но полиция перехватила его, и оно не получило распространения, зато стало основанием для привлечения А. М. Горького к ответственности. К тому же в рапорте полиции наскоро собранная депутация интеллигентов превратилась в грозный "комитет, составленный из представителей всех действующих в империи противоправительственных фракций". Всем членам делегации было предъявлено обвинение в намерении ниспровергнуть самодержавную власть. Уже через день сотрудники департамента полиции имели приказ арестовать всех членов депутации, независимо от результатов обыска, который у них будет произведен.
В ночь с 10 на 11 января жандармы с успехом выполнили задание, только вот A. M. Горького они дома не застали — он уже был на пути в Ригу. Вслед за ушедшим с Балтийского вокзала поездом в Ригу полетела телеграмма с предписанием "безотлагательно обыскать писателя Алексея Максимовича Пешкова (псевдоним — Максим Горький), арестовать и препроводить в охранное отделение Петербурга".
12 января A. M. Горький оказался в одиночной камере Трубецкого бастиона Петропавловской крепости — месте предварительного заключения. Всех арестованных уже здесь заставляли надевать тюремную одежду. Собственное их платье уносили на хранение в цейхгауз и выдавали только на время прогулок по тюремному двору, при свидании с родными и при отъездах на допросы вне крепости. Писатель облачился в тюремное грубое белье, спадающие с ног чулки, тонкий халат и кожаные шлепанцы. С тяжелым погребальным звоном захлопнулась массивная дверь, окованная железом, и он остался один в своем новом обиталище — мрачном помещении с низким сводчатым потолком. Наверху — забранное решеткой оконце, в которое видна лишь серая стена бастиона. Асфальтированный пол выкрашен желтой краской: в него наглухо вделана железная койка, к стене прикреплен железный столик. Над ним — электрическая лампочка, втиснутая глубоко в стену и прикрытая сверху толстым стеклом, огражденным решеткой.
Окинув все это внимательным взглядом, А. М. Горький невесело усмехнулся, поплотнее запахнул ветхий халат и, присев к железному столику, погрузился в размышления. А потом потянулись томительные дни заключения. Нелегко было A. M. Горькому с его ревматизмом и больными легкими переносить тюремный режим, правда, вскоре его перевели в камеру № 39, находившуюся на втором этаже, но и здесь было не лучше. Сырость и холод каземата губительно сказались на здоровье писателя: его стали мучить головные боли, усилился кашель, то и дело поднималась температура. Но он не позволял себе падать духом, и уже в первых письмах на волю просит прислать ему книги, причем список их довольно обширен. Здесь и "Общая физиология" М. Ферварна, и "Общая геология" А. Иностранцева, и "Происхождение животного мира" В. Гааке и другие. В письме к М. Ф. Андреевой он писал:
Существую недурно, читаю много… Даю тебе честное слово — я чувствую себя довольно сносно, и нет причин, чтобы самочувствие изменилось к худшему.
В действительности дело обстояло не так уж "сносно", о чем, конечно же, знали друзья и родные писателя. Они начали усиленно хлопотать о смягчении тюремного режима, но только к концу января им удалось добиться разрешения на свидание А. М. Горького с женой — Е. П. Пешковой и К. П. Пятницким — директором-распорядителем издательства "Знание". А вот добиться того, чтобы A. M. Горькому разрешили носить свое белье и верхнее платье вместо тюремной одежды, не удалось. Да и свидания эти обставлялись "по всей форме": узника и посетителей отделяли друг от друга две решетки, между которыми сидел жандарм.
250 
