Кроме того, он испытывал к ней искреннюю симпатию, и доказательство тому – небольшая фотография, висевшая над ее рабочим столом. Он сфотографировал ее на прошлой неделе, когда она появилась в мастерской с неудачной короткой стрижкой. Душный зной вконец ее измучил, и Оливия решила распрощаться с пышной гривой длинных волос, но тут же пожалела о своем решении. Парикмахер перестарался, и пришлось прикрыть дело его рук соломенной шляпой. Но босс заставил Оливию снять головной убор.
Отис, добрая душа, сказал, что короткая стрижка ей очень к лицу, что с ней она помолодела и похорошела, и тут же вызвался запечатлеть на пленку ее в новом облике. Оливия в длинном узком платье и босоножках встала перед камерой, прислонившись к голой бетонной стене. Чувствуя себя беззащитной по другую сторону объектива и стесняясь своих коротких волос, она чуть отвернула лицо и обхватила себя руками за плечи.
Отис направил свет под определенным углом, настроил фокус так, что она превратилась в тоненькую гибкую тростинку. Ее смущение куда-то исчезло, лицо оживилось, сияющие короткие пряди песочного цвета превратились в стильную прическу, выгодно подчеркивая большие карие глаза. Одним словом, ему каким-то чудом удалось сделать из нее красавицу.
Переведя взгляд на другую фотографию, Оливия невольно улыбнулась. Она сфотографировалась вместе с девятилетней Тесс прошлым летом. Мать с дочкой переоделись в костюмы танцовщиц салуна эпохи Дикого Запада. Отису снимок не нравился – он считал его коммерческой безвкусицей, но ведь это костюмированный бал. Они с Тесс собирались и в этом году отправиться на праздник, а еще одну недельку провести на побережье. Но денег теперь значительно убавилось – платить за ребенка ей перестали. Суровая реальность немедленно напомнила о себе.
Джаред Старк предал ее. Она надеялась, что он будет любить ее и ее ребенка или хотя бы оказывать им материальную поддержку. А что он сделал? Взял да и умер.
Зазвонил таймер. Оливия выключила его, отбросив печальные мысли. Тесс – смысл и свет ее жизни. Занятия в школе скоро закончатся. Закрыв баночки с чернилами, Оливия вымыла кисточки и убрала приписываемые Ланг фотоснимки в ящик стола. Захватив бумаги, с которыми надо было поработать дома, Оливия направилась к выходу и столкнулась в дверях с почтальоном.
Личная корреспонденция Отиса и письма, адресованные его мастерской, лежали отдельно. Среди последних Оливия обнаружила объемистый сверток.
Она прочитала обратный адрес, и сердце ее радостно забилось. Знакомый темно-красный логотип на кремовой бумаге, изображающий виноградную гроздь, свесившуюся с бокала, а ниже изящным почерком выведено: «Виноградник и винный завод «Асконсет», Асконсет, Род-Айленд». Нет сомнений – пакет от Натали Сибринг.
Оливия поднесла сверток к лицу и вдохнула сладкий аромат фрезии – изысканный, тонкий, воплощенный вкус и изящество. Она положила сверток на стол рядом с уже отреставрированными фотографиями Сибрингов. И вот новая пачка фотоснимков, вовремя она успела закончить работу.
Оливия никогда не встречалась с этой женщиной, но у нее было такое чувство, что она знает ее очень давно. Семейные фотографии рассказали о ней целую повесть, а то, о чем они умолчали, Оливия с легкостью додумала сама. В двадцатых Натали была очаровательной малышкой, в тридцатых – угловатой девочкой-подростком, в сороковых – юной красавицей, невестой бравого военного, в пятидесятых – счастливой матерью двух милых крошек. Она одевалась со вкусом и жила в роскоши, если верить фотоснимкам. Ее дом ломился от произведений искусства и дорогой мебели, в саду цвели пышные кусты роз. Все это составляло картину вполне преуспевающей семьи виноделов.
Да, это не нищая семья рабочих. Конечно, снимки не сравнить с высокохудожественными фотографиями Дороти Лэнг, но Оливия уже успела проникнуться симпатией к этой состоятельной семье. Она не раз воображала себя родственницей Натали.
Ее собственная история так непохожа на фотографии Сибрингов! Она никогда не видела своего отца. Даже мать не знала, кто он. Появление Оливии – последствие пьяной новогодней ночи на Манхэттен-Таймс-сквер. Кэрол Джонс, матери Оливии, было, тогда всего семнадцать лет.
Феминистки сказали бы, что ее изнасиловали, но несколько месяцев спустя Кэрол дерзко заявила родителям, что все вышло по любви и обоюдному согласию. Консервативные родители отвергли собственную дочь, и та покинула родной дом, взяв с собой только фамилию – Джонс.