147 
Делать было нечего. Убедившись, что никакие просьбы не помогают, Офелия в конце концов уехала к себе в Новый Орлеан. Ей удалось добиться от матери лишь одного — после долгих просьб и уговоров Фермина Даса все-таки согласилась попрощаться с ней, однако в дом войти не разрешила, ведь она поклялась прахом матери, единственным, что в те мрачные дни оставалось чистым в ее глазах.
В один из первых вторников Флорентино Ариса, рассказывая о своих судах, пригласил Фермину Дасу совершить прогулку по реке на пароходе. А если затем еще один день проехать на поезде, то можно добраться и до столицы республики, которую они, как большинство людей их поколения в карибских краях, называли по-старому, Санта-Фе, как называли ее до прошлого столетия. Однако Фермина Даса все еще разделяла предрассудки мужа и не имела никакого желания увидеть холодный и мрачный город, где женщины, как ей рассказывали, выходят из дому только к заутрене и не имеют права зайти в кафе поесть мороженого или появиться в общественных местах, а на улицах там постоянно заторы из-за похоронных процессий, и дождь сыплет — не перестает со времен Потопа: хуже, чем в Париже. А вот к реке ее, наоборот, тянуло; хотелось увидеть, как на песчаных отмелях греются под солнцем кайманы, хотелось проснуться среди ночи от воплей морской коровы, однако пуститься в столь трудное путешествие в ее возрасте, вдове, да еще одной, представлялось совершенно невозможным.
Флорентино Ариса еще раз повторил свое приглашение по прошествии времени, когда она уже решила продолжать жить без супруга, и теперь затея показалась ей более вероятной. Теперь, после ссоры с дочерью, после стольких горьких переживаний из-за отца, испытывая запоздалую злобу на мужа и ярость на лицемерную лесть Лукреции дель Реаль, которую столько лет считала лучшей подругой, теперь она казалась и сама себе лишней в этом доме. И однажды вечером, прихлебывая настой из разных сортов чая, она оглядела постылый двор, где уже никогда не поднимется дерево ее беды.
— Одного хочу — уйти из этого дома, уйти куда глаза глядят и больше сюда не возвращаться, — сказала она.
— Вот и уйди — на пароходе, — сказал Флорентино Ариса.
Фермина Даса в задумчивости поглядела на него.
— А что, вполне может быть, — сказала она.
Еще минуту назад она ничего такого и не думала, а тут сказала — и все, решено. Сын с невесткой, узнав, обрадовались. А Флорентино Ариса поспешил уточнить, что Фермина Даса будет почетным пассажиром, и в ее распоряжение предоставят каюту, где она будет чувствовать себя как дома; обслуживание он обещает превосходное, а капитан самолично позаботится о ее безопасности и благополучии. Чтобы заинтересовать ее, он принес карты маршрута, открытки с полыхающими закатами, стихи, воспевающие незамысловатый рай на реке Магдалене, написанные знаменитостями, путешествовавшими по этим местам, или же теми, кто стал знаменит благодаря прекрасным стихам. Она просматривала их, когда была в добром расположении духа.
— Не надо меня завлекать, как ребенка, — говорила она ему. — Если я поеду, то потому, что решила, а не ради красот природы.
Сын предложил, чтобы невестка поехала с нею, но она резко возразила: «Я достаточно взрослая и в присмотре не нуждаюсь». Она сама собралась, продумав все детали. И почувствовала огромное облегчение, предвкушая восемь дней плавания вверх по реке и пять — обратного плавания вниз, имея при себе лишь самое необходимое: полдюжины платьев из хлопка, туалетные принадлежности, пару туфель — чтобы подняться на пароход и сойти с него, и домашние бабуши для парохода, а больше — ничего: мечта жизни.
В январе тысяча восемьсот двадцать четвертого года Хуан Бернарде Элберс, основатель речного пароходства, занес в списки судов первый пароход, который стал ходить по реке Магдалене, примитивную посудину мощностью в сорок лошадиных сил под названием «Верность». Более века спустя, седьмого июля, в шесть часов вечера доктор Урбино Даса с женой посадили Фермину Дасу на пароход: она отбывала в первое в своей жизни плавание по реке. Это был первый пароход, построенный на местных верфях, который Флорентино Ариса в память о славном предшественнике окрестил «Новая Верность». Фермина Даса никак не могла поверить, что это так много говорившее им обоим название было историческим совпадением, а не еще одним изящным выражением хронического романтизма Флорентино Арисы.
147 
