ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Долгий путь к счастью

Очень интересно >>>>>

Леди туманов

Красивая сказка >>>>>

Черный маркиз

Симпатичный роман >>>>>

Креольская невеста

Этот же роман только что прочитала здесь под названием Пиратская принцесса >>>>>

Пиратская принцесса

Очень даже неплохо Нормальные герои: не какая-то полная дура- ггероиня и не супер-мачо ггерой >>>>>




  165  

Она приняла позу невинной девушки в полном замешательстве.

— А где же Моузес? — спросил я.

— Он остался снаружи, в гостиной.

— Он предоставил тебе есть в одиночестве? — спросил я.

— Нет, — сказала Дженел. — Меня ожидала миссис Белла Уортберг в полнейшем неглиже.

Я сказал:

— О Боже!

Дженел приняла другую позу.

— Я не знала, что мне предстоит ночь с женщиной. Восемь часов я решала, идти ли мне сюда, чтобы провести ночь с Моузесом, и вдруг обнаруживаю, что мне предстоит совсем другое. Я не была готова к такому повороту.

Я сказал, что тоже не ожидал такого.

Она сказала:

— Я просто не знала, что делать. Я села за столик, а миссис Уортберг приготовила несколько сэндвичей и чай, а затем оголила грудь и сказала: «Как тебе это нравится, моя дорогая?» А я сказала: «Это прекрасно».

Потом Дженел посмотрела мне в глаза и потупила взгляд. А я сказал:

— Ну хорошо. И что же случилось? Что же она сказала после этих твоих слов?

Дженел широко раскрыла глаза, изображая полное замешательство.

— Белла Уортберг сказала мне: «Не хочешь ли попробовать, моя дорогая?»

И Дженел без сил упала в постель рядом со мной. Она сказала:

— Я выбежала вон из комнаты, вниз по лестнице, выбежала из дома, и все это стоило мне двух лет, прежде, чем я смогла найти работу.

— Это ужасный город, — сказал я.

— Не сказала бы, — ответила Дженел. — Если бы я проговорила с моими подругами еще восемь часов, то все было бы прекрасно и при таком исходе. Все это не для слабонервных.

Я улыбнулся ей, и она посмотрела мне в глаза с вызовом.

— В самом деле, — сказал я, — никакой разницы?

По дороге, в Мерседесе, который катил по пустым дорогам, я старался слушать Дорана.

— Старый Моузес опасный парень, остерегайтесь его.

И я стал думать о Моузесе.

Моузес Уортберг был одним из самых сильных мира сего в Голливуде. Его студия троицы, этот центр, была с финансовой точки зрения самой крепкой, или почти из всех, но выдавала самые отвратительные фильмы. Моузес Уортберг создал машину по деланию денег в области творческих начинаний. И не обладая ни на волосок творческой жилкой. Это признавалось как гениальное достижение.

Уортберг был неряшливым жирным человеком, на котором небрежно висели его костюмы, пошитые в стиле Вегаса. Он говорил мало, никогда не проявлял никаких эмоций, верил в то, что дает вам все, что можно от него взять. Он был уверен в том, что не дает вам ничего, чего вам не удастся у него выдавить просто так или же преодолев крючкотворные усилия сонма его адвокатов. Он был беспристрастен. Он мошеннически выжимал из постановщиков, звезд, писателей и режиссеров часть их же доли, если фильм пользовался успехом. Он никогда никому не был признателен за большую работу по постановке, организации, по написанию сценария. Сколько раз он платил большие деньги за хлам, а не сценарий? Почему же он должен тогда платить достойно человеку, создавшему стоящую вещь, если он мог получить эту вещь, заплатив меньше?

Уортберг разговаривал о фильмах, как генералы говорят о ведении боевых действий на войне. Он говорил примерно так: «Вы не можете приготовить яичницу, не разбив яиц». Когда, например, какой-нибудь коллега по бизнесу напоминал ему о «родственных» отношениях или же когда какой-нибудь актер говорил ему, как они любят друг друга лично и почему же тогда студия выкручивает ему руки, Уортберг с усмешкой холодно отвечал:

— Когда я слышу слово любовь, моя рука тянется за бумажником.

Он презирал само понятие личного достоинства, гордился тем, что его обвиняли в том, что у него нет никакого чувства приличия. Он не был честолюбивым и его не заботила слава человека, слово которого ничего не значит. Он верил в контракты написанные, а не словесные, не в рукопожатия, не гнушался обмануть своего же коллегу, украсть у него идею, сценарий, по праву принадлежащую ему долю в доходах за показ созданного совместно фильма. Когда его упрекали за это, обычно это был возмущенный актер (постановщики знали его лучше и к упрекам не прибегали), то Уортберг отвечал просто: «Я делаю фильмы» — тем же самым тоном, каким Бодлер ответил бы на подобный упрек словами: «Я поэт».

Он использовал адвокатов, как гангстер револьвер, привязанность к нему других, как проститутка свой пол. Хорошие дела он использовал так же, как греки троянского коня, поддерживал дом Вилли Рэджерса для ушедших на отдых актеров, поддерживал Израиль, миллионы голодных в Индии, палестинских арабов, изгнанных с родины. Лишь милосердие к отдельным человеческих существам пробивалось иногда в нем вопреки его естественной склонности вообще не проявлять этого милосердия.

  165