Особенно,... 
103 
У Кэтлин все дрожало внутри. Может, от того, что произошло с ней сегодня, а может, и по какой другой причине, она не знала. Она знала только то, что должна остановить его, не дать уйти. Она протянула к нему руки.
— Жан, пожалуйста! Не уходи! Прости меня. Давай поговорим.
— Мы поговорим позже, когда оба немного успокоимся. И не смотри на меня с таким отчаянием, cherie. Я буду в соседней каюте. Я не могу возвратиться сегодня на «Прайд» из-за шторма.
— Но ты мне нужен, Жан, — жалобно простонала Кэтлин. — Это был несчастный день, несчастный с самого начала и до конца. У меня раскалывается голова, болит рука, я совершенно измотана, я голодна, я промокла и почти ничего не соображаю. А теперь еще и это! Мне совсем не хочется ссориться с тобой, Жан. Я хочу только прижаться к твоей груди и забыть, что сегодняшний день вообще существовал.
Жан покачал головой и вздохнул:
— Нет, Кэтлин. На этот раз на первом месте будет то, чего хочется мне. Я должен отказать тебе, чтобы окончательно не лишиться рассудка. Мое терпение достигло предела. Не могу я больше довольствоваться лишь твоим телом. Мне нужна твоя душа, твое сердце. Бывают моменты, когда я готов поклясться, что в нашей постели трое — ты, я и Рид. Я не желаю отныне делить тебя с призраком!
С этими словами Жан отвернулся от Кэтлин, которая словно приросла к полу, и направился к двери. На пороге он оглянулся и увидел, что лицо ее было белым, как мел.
— Когда ты сможешь прийти ко мне и сказать, ты меня любишь, я тебя выслушаю. Когда ты сможешь убедить меня, что ты предала прошлое забвению мне не нужно больше соперничать с памятью о Риде в твоем сердце, тогда мы с тобой поговорим, но не раньше.
И он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Совершенно потрясенная, Кэтлин застыла на месте, глядя сквозь застилавшие глаза слезы на закрывшуюся за Жаном дверь.
Пальцы Кэтлин с силой сжимали штурвал. В душе бушевала не меньшая буря, чем на море вокруг нее. Длинные влажные пряди волос, развеваясь от резких порывов ветра, хлестали ее время от времени по лицу, что затрудняло видимость, и без того небольшую из-за пелены дождя. По щекам, смешиваясь с морскими брызгами и каплями дождя, безудержно катились крупные слезы. Корабль швыряло из стороны в сторону, и при каждом ее усилии выровнять его, плечо пронзала острая боль. Царивший кругом мрак то и дело прорезали белые зигзаги молний, нацеленных, казалось, прямо на «Волшебницу». Постоянные раскаты грома оглушали Кэтлин, так что она слышала лишь рев бури, шум ударявшихся о борт волн и завывание ветра.
Очередная молния ударила почти у носа корабля с правого борта, и Кэтлин невольно зажмурилась. Небеса словно затеяли с фрегатом какую-то жестокую игру. Для моряка не было большего кошмара, чем быть застигнутым подобным штормом, когда каждую секунду ты мог ожидать, что молния попадет в ванты или ударит с дьявольской точностью в мачту, уничтожив хрупкую посудину, являющуюся единственной преградой между тобой и ревущим внизу морем, которое, казалось, стремилось тебя поглотить.
— Черт! Черт! Черт! — выругалась вслух Кэтлин, но ее гнев был направлен скорее против себя самой, нежели против бушевавшего вокруг шторма. Все ее мысли были заняты Жаном. «Если я в скором времени не приму какого-нибудь решения, я его потеряю», — подумала она, кусая губы.
На мгновение в душе ее вновь вспыхнул гнев. «Только три недели назад он сказал, что даст мне время. Похоже, данный мне срок истек. Но это же нечестно!» Слезы вновь покатились по ее щекам и подбородок предательски задрожал.
Кэтлин обреченно вздохнула. Вновь и вновь она задавалась вопросом: «Почему я не могу, наконец, решить, что мне делать, почему колеблюсь?» Мысленно она начала перечислять: «Жан любит меня. Рид мертв. Я люблю Жана…» Пораженная этой последней мыслью, невольно возникшей в ее мозгу, Кэтлин широко открыла глаза.
— Я люблю Жана, — проговорила она медленно вслух, словно пробуя на язык эти слова.
Они звучали правильно. В них не было никакой фальши. Неудивительно, что она, не сопротивляясь, кинулась ему в объятия и разделила с ним его ложе. Должно быть, сердце ее давно знало то, что разум отказывался принять.
И все же что-то в ней противилось этому. Словно испытывая нестерпимую боль, она плотно сжала веки и мысленно вскричала: «Но эта мысль пугает меня! Я боюсь отдать свое сердце Жану. Это требует безграничной веры и доверия с моей стороны, на что после смерти Рида я совершенно не чувствую себя способной. И потом, нужно еще так много учитывать, помимо того, что мы любим друг друга. Обладаю ли я достаточным мужеством, чтобы рискнуть полюбить снова, осмелиться думать, что у меня с Жаном может быть будущее? Могу ли я доверить его заботам моих детей?»
103 
