— Кто из них тебе рассказал? Лисианна или Жанна-Луиза? — нахмурившись, спросил он. В свое время Томас заставил обеих женщин поклясться, что они никому не расскажут о его сочинительстве, и ему не понравилось, что обещание было нарушено.
— Ни та, ни другая, — ответил Этьен. — Мне рассказала мама.
От удивления Томас остановился и оглянулся.
— Ты же не думал, что тебе и от нее удастся скрывать свои занятия, верно? — усмехнувшись, спросил Этьен и сухо добавил: — Она читает наши мысли и знает о нас буквально все.
Томас, поморщившись, произнес:
— Конечно, я знал, что ей это известно. Кто, по-твоему, научил меня писать музыку? Я просто удивился, что она рассказала тебе. Ведь Бастьен и Люцерн не знают... или все-таки знают?
Этьен покачал головой:
— Твоя репутация неумехи и бездельника ничуть не потускнела в их глазах, кузен. Насколько мне известно, мама ни словечком им не обмолвилась. Более того, она и с меня взяла обещание ничего не говорить им. Она сказала, что ты сам им все расскажешь, когда будешь готов.
— Гм... — Услышав эти слова, Томас незаметно, но с явным облегчением вздохнул, потом искоса глянул на кузена и заметил: — Странно, что она тебе рассказала.
- Вообще-то это вышло случайно. Однажды она услышала, как я напеваю «Шотландку Мэри» — тогда эта мелодия была очень популярна, — и сказала, что из всех твоих сочинений это ей нравится больше всего. Я долго не мог понять, о чем она говорит, и в конце концов потребовал объяснений, мама все рассказала, но заставила меня пообещать, что я об этом никому не скажу.
- Почему же ты нарушил свое обещание? — спросил Томас.
- Не знал, как долго нужно хранить твое хобби втайне, ведь наш разговор состоялся почти два века назад, за это время ты стал настоящим композитором, но по-прежнему молчал о своих талантах. — Он пожал плечами и спросил: -Так почему ты до сих пор все хранишь в тайне?
Томас направился в холл, прошептав:
- Похоже, это уже ни для кого не тайна. Кроме того, Бастьен и Люцерн по-прежнему считают мои занятия музыкой «интересным маленьким хобби», а значит, посоветуют мне оставить свои детские забавы и заняться семейным бизнесом.
- Скорее, так сказал бы отец, — тихо отозвался Этьен.
Томас лишь пожал плечами. Много лет назад Жан-Клод Аржено сказал что-то в этом роде, тогда это оказалось достаточно больно, и Томасу вовсе не хотелось услышать то же самое от своих кузенов.
- Ну наконец-то. — Рейчел приветливо улыбнулась братьям, входившим в гостиную. — Томас, это твоя мама?
Он скользнул взглядом по висевшему над камином портрету и чуть заметно кивнул. Алфея Аржено была очень красивой, но он ее не помнил. Маргарет подарила ему этот портрет в тот день, когда он переезжал из ее дома в собственный. Этот портрет остался единственным напоминанием о женщине, давшей ему жизнь. Он перевел взгляд на портрет, висевший на противоположной стене. На нем была изображена тетушка Маргарет, и сейчас он молил Бога, чтобы эта картина не осталась единственным звеном, соединявшим его с женщиной, вырастившей и воспитавшей его. Он просто обязан найти ее живой и здоровой.
— Итак... она уже готова заиметь следующего ребенка? — шутливо спросила Рейчел, кивая в сторону портрета давно умершей матери Томаса.
Он посмотрел на портрет, затем повернулся и с недоумением взглянул на Рейчел. Тогда Этьен напомнил ему:
— Вы с Рейчел впервые встретились в ночном клубе, в тот вечер она решила, что ты моложе, чем Жанна-Луиза. Помнишь? Ты сказал ей, что она ошибается, и добавил, что твоя мама хотела еще детей, но должна подождать еще десять лет из-за правила «ста лет».
— Ах да. — Томас сдержанно улыбнулся, припомнив этот разговор.
Это был ничего не значащий обмен репликами, который можно вести даже с малознакомым человеком. Тогда ему совсем не хотелось вдаваться в подробности и рассказывать Рейчел о своих семейных трагедиях — о том, что у него нет мамы и что Жанна-Луиза на самом деле приходится ему сводной сестрой, которая появилась на свет, когда отец женился в третий раз.
Над отцом Томаса, казалось, висело проклятие. Его жены умирали одна за другой - все это было как минимум странно, особенно если учесть, что все женщины относились к бессмертным. Трагедии, конечно же, отразились на характере отца, и в течение нескольких веков он стал желчным, озлобленным и тяготившимся своим бессмертием «другим». Вот уже много десятилетий он старательно избегал любых встреч со своим сыном и дочерью. Для Томаса это был больной вопрос, и он старался не затрагивать эту тему — вот почему тогда он отделался пустой репликой и не стал объяснять, что Жанна-Луиза его сводная сестра и что Маргарет Аржено — единственная их мать.