110 
Мак положил кисть и отступил назад. Замерев на месте, он долго изучал то, что получилось. Так долго, что Изабелла встревожилась.
— Мак, в чем дело? — вскочила она, нарушив позу, в которой сидела. — Тебе больно?
Она знала, что он не совсем здоров, хоть и делал вид, что все хорошо.
Мак не ответил, его взгляд прилип к картине. Изабелла тоже с любопытством посмотрела на картину, но ничего такого не заметила. Это была картина в духе Мака Маккензи. Приглушенные коричневые и черные тона, оживленные яркими красными и желтыми красками. Изабелла сидела с немного чопорным видом, ее медно-рыжие кудри были уложены в высокую прическу, один локон выбился и упал на щеку. Глаза искрились хорошим настроением. Картина была еще не закончена, но в ней уже чувствовалась жизнь.
— Прекрасная работа, — сказала Изабелла. — В чем дело? Она тебе не нравится?
— Не нравится? — Мак повернулся к ней со странным выражением в глазах. — Она чертовски хороша. Это лучшее, что мне удалось сделать.
— Что? — беззаботным голосом спросила Изабелла? — Даже лучше эротических картин?
— То было другое. А это… — указал кисточкой Мак, — это — красота.
— Я рада, что к тебе вернулось высокое мнение о себе.
Мак бросил кисточку и схватил Изабеллу за плечи, не обращая внимания, что оставляет желтые пятна на ее черном шерстяном платье. Все с тем же странным выражением глаз он пристально изучал ее.
— Любовь моя, сразу после смерти твоего отца Йен сказал, что мне необходимо открыть тебе душу. Так вот, пожалуйста, — он указал на картину, — хорошие и плохие стороны моей души. Прямо перед тобой — моя душа, которая гибнет без тебя.
Изабелла опять посмотрела на картину. Женщина на холсте, то есть она сама, снова и снова улыбалась Маку.
— Я не понимаю. Это всего лишь мой портрет.
— Всего лишь портрет, — рассмеялся Мак, но в его глазах блеснули слезы. — Это действительно всего лишь портрет. Твой. Написанный мной, где каждый мазок дышит любовью. — Мак сделал глубокий вдох. — Именно этого я не понимал раньше. Вот почему мой талант исчез, а теперь снова вернулся.
Мак выглядел таким счастливым, что Изабелле захотелось поцеловать его, но она по-прежнему ничего не понимала.
— Объясни, Мак.
— Не могу, любовь моя. Я всегда думал, что мой талант можно объяснить поразительным везением, пьяным ступором или страстью к тебе. Когда я делал эротические картины, я предположил, что они получились удачными, потому что я очень сильно хотел тебя.
— Но теперь ты понял, что желание было не таким сильным? — лукаво улыбнулась Изабелла.
— Нет, я все время хочу тебя.
Пальцы Мака скользнули к ее затылку, погладили шею, согревая и расслабляя Изабеллу.
— Ты хотел объяснить, — напомнила она ему.
— Мои способности пропали не потому, что я бросил пить, любовь моя, — улыбнулся Мак. — В этом была виновата моя собственная накопленная горечь. Теперь я это знаю. Я перестал пить и злился на тебя за то, что ты меня бросила, злился на себя за то, что сам был виноват в этом. Я похоронил свою любовь, потому что она причиняла мне страшную боль. Все, что я писал в то время, было чудовищным. Когда я решил позволить себе любить тебя, просто любить тебя, такой, какая ты есть, не обращая внимания на то, что ты обо мне думала, мои способности стали возвращаться ко мне.
Мак сделал еще один глубокий вдох. — Думаю, теперь я могу писать все, что угодно.
— В твоих доводах есть одна ошибка, — сказала Изабелла, чувствуя, как сжимается ее сердце от радости.
— Не может быть. Я говорю то, что чувствую.
— Твой талант был на высоте еще до того, как ты встретил меня, — покачала головой Изабелла. — Я видела твои картины того времени. Они великолепны, и не говори мне, что это не так.
— Думаю, что тогда я любил саму жизнь. Я был молод, освободился от власти отца и мог делать все, что мне нравится. Но потом я встретил тебя, и мой мир стал с треском рушиться.
Изабелле хотелось навсегда запечатлеть этот миг: крепкое тело Мака рядом и его глаза, наполненные любовью.
— Но почему потом мы сделались такими несчастливыми? — спросила Изабелла, адресовав этот вопрос и себе тоже.
— Ты была наивна и чиста, а я был беспутным повесой. Мне кажется, наши мучения были неизбежны.
Руки Изабеллы скользнули к его обнаженным плечам. Она чувствовала тепло его кожи, напряженную неподвижность мускулов.
110 
