140 
— Хорош, нечего сказать! Господи, посмотри на этого дурака, впавшего в детство от пьянки, — сказала она тихо.
Однако Брендон услышал и круто повернулся к ней; на его губах, теперь всегда скорбно опущенных, появилось подобие улыбки.
— Привет, Тесс!
— Здравствуй, я заехала сказать, что отправила письмо твоему брату.
— Спасибо. Входи, может, присоединишься ко мне. Если я найду другую бутылку.
— Вы уже все выпили. Шкаф пуст, — отозвалась Ханна с веранды, где готовила завтрак.
— Вот так я и живу! — сказал, гримасничая, Брендон.
— Все последнее время, — согласилась Тесси. — Брендон, ты собираешься кончать с этим? Нельзя до бесконечности заливать горе алкоголем. Рано или поздно ты должен побороть себя и посмотреть жизни в лицо. Хорошо бы сейчас, не откладывая в долгий ящик.
— О, не придирайся ко мне, Тесс! Ты становишься похожей на сварливую тетку. Я по твоему совету написал — и в довольно трезвом состоянии — это чертово письмо. Оно далось мне нелегко. Что тебе еще надо?
— Давно надо было написать! Брат, наверное, встревожен, что от тебя нет вестей, а ты настолько занят тем, что прячешься от жизни в пьяный туман, что и написать тебе некогда. Оно, конечно, легче существовать от бутылки к бутылке, чем подняться после падения и смело встретить будущее. Ты превращаешься в трусливого алкоголика, Брендон Прескотт!
— Если бы ты была мужчиной, я, вероятно, убил бы тебя за эти слова, — свирепо посмотрел на нее Брендон налитыми кровью глазами.
— Тогда это стало бы менее правдоподобно? — не дрогнув, вернула ему взгляд Тесси.
— Иди домой, Тесс, — зарычал Брендон. — Уходи, пока я не забыл, что мы друзья, и не поддался искушению задушить тебя.
— Завтра я приду.
— Знаю, знаю, ты непременно придешь, — тяжело вздохнул он. — Ты ведь сделала целью своей жизни безжалостно изводить меня.
— Нет. Я взвалила на себя тяжелейшую задачу — спасти тебя от самого себя.
— Оставь эту затею, Тесс, — грустно рассмеялся он. — Я того не стою.
Улыбнувшись, она ответила:
— Может быть, и не стоишь, но я все-таки попытаюсь.
— Сварливая женщина, — пробормотал Брендон. Но он понимал, что в одном Тесси была права. Он действительно становился трусом. Почему он так долго не писал Хенку? Мужество, казалось, покинуло его. После того как не стало Лорел, он превратился в какое-то желе. У него не было воли смотреть в лицо жизни без нее. Бутылка не спасала, на дне стакана невозможно было найти даже суррогат мужества. Виски просто вызывало оцепенение чувств и делало менее болезненной мысль о смерти Лорел.
Временами, сильно напившись, он делал вид, что она ушла в магазин или одевается наверху, чтобы пойти с ним в гости или в театр. Вот сейчас она спустится по лестнице — развевающиеся вокруг нежного лица волосы, сияющие, как мерцающие лунные лучи, глаза, подобные аметистам. Она улыбнется ему, губы попросят поцелуя. Мимолетный аромат ее маленького теплого тела будет искушать Брендона, пока он не возьмет его в свои объятия и не утолит свою страсть. Она придет к нему, горячая, желанная, пылкая, он полностью растворится в ней и увлечет за собой в высочайшие сферы исступленного восторга, наслаждаясь ее мягкими стонами вожделения и криками удовлетворенной страсти…
Затем приходила реальность, разрушала его хрупкие мечты, и острые углы потери снова разрывали его кровоточащее сердце. Он никогда не услышит ее голоса, ее звенящего смеха, никогда не будет держать в объятиях ночью, а утром, просыпаясь, находить ее, уютно устроившуюся на его плече. Ее глаза никогда не загорятся удивлением и восторгом в ответ на его ласки… И Брендон шел искать новую бутылку, чтобы забыть ту страшную реальность — обгорелое тело на полу в кладовой.
У Лорел не было такого способа заглушить свою боль, которая что ни день набрасывалась на нее. У нее были только друзья и ее дитя, немного отвлекавшие ее днем от мучительных воспоминаний.
Но после дня наступала ночь. Много долгих — казалось, бесконечных — ночей провела она в мучительных метаниях по своей одинокой постели. Ее память воскрешала тепло его ласковых рук, его нежные ласки, горячие жаждущие губы. А если ей удавалось уснуть ночью, он оживал для нее в ярких снах. Вот его каштановые волосы развеваются на ветру, белозубая улыбка играет на загорелом лице. В другой раз он появлялся перед ней во всей мужской наготе, глаза его при этом блестели, как ртуть, он шел к ней, предъявляя права на нее, свою собственность. Сладкие, обволакивающие слова любви звучали в ее ушах, его руки в тоске по ее телу дотрагивались до чувственных мест, которые он так хорошо знал. Она умоляла взять ее к звездам, жаждала его ласк.
140 
