— Это… Здесь некоторые вещи, которые принадлежали первому графу Донкастеру, пятьсот лет назад. Но…
— Покажите, — прервал ее лорд Роут. — Обожаю смотреть то, что старше меня.
И тут Мария признала свое поражение. Либо она оказалась не права, либо он просто решил ничего не рассказывать ей. В любом случае Гарри был потерян для нее навсегда, верный своему обещанию никогда не возвращаться. Трепетный любовник, взбирающийся к ней в спальню по стеблям плюща, исчез, и она даже не знала почему. Марии хотелось повернуться и бежать отсюда изо всех сил, оставив его играть роль лорда Роута, и не позволяя разбивать ей сердце. Но она сама затеяла все это и не покажет, как ей сейчас больно.
Мария выпрямила плечи, высоко подняла голову и вошла мимо него в альков.
— Этот меч принадлежал Уильяму Мору, — холодным голосом сказала она. — Он был известен как «темный Мор» из-за темной окраски оружия…
Внезапно она оказалась прижатой к стене за драпировкой, которая частично скрывала альков от света, чтобы не повредить наиболее хрупкие портреты. Лорд Роут был совсем близко, одной рукой прикрывая ей рот, а другой — удерживая ее за талию.
— Бог свидетель, ты меня погубишь, — прошептал он. Мария сдавленно охнула — это был Гарри! В следующую секунду его губы прижались к ее губам, и все остальное исчезло.
— Это ты, — выдохнула Мария, когда восстановила дыхание. Она обвила руками его шею. — Я думала, что больше никогда не увижу тебя!
— Я не могу встречаться с тобой, — вздохнул Гарри. — Он все еще удерживал ее близко к себе, и Мария слышала быстрый стук его сердца.
— Но почему? Почему ты должен притворяться…
— Ш-ш-ш. — Гарри закрыл ей рот поцелуем. — Даже не спрашивай. Я не могу сказать тебе правду, а врать не хочу.
Мария молча проглотила десятки новых вопросов.
— Так будет всегда?
— Нет, — помолчав, ответил Гарри, изучая ее лицо. Мария облегченно выдохнула:
— Когда ты сказал, что не можешь прийти ко мне снова…
Гарри вздохнул, поднял очки на лоб и потер переносицу.
— Я говорил правду. Но ты… — Он покачал головой. — Мария, у меня будут большие неприятности, если кто-то узнает, что я тут натворил и что приходил к тебе: И не только от твоего отца, который будет прав, даже если застрелит меня.
Эти слова умерили любопытство Марии, заставив тревожно забиться сердце. Когда она раньше спрашивала его, не занимается ли он чем-то опасным, он не ответил. Девушка не думала, что, приходя к ней, он рискует жизнью.
— Я никогда не должен был даже разговаривать с тобой, — продолжал Гарри. — Я нарушил так много правил…
— Зачем же ты это делал?
Гарри сверкнул глазами в ее сторону, они горели неприкрытым желанием, и Мария вспомнила прикосновения его рук, которые ласкали ее грудь, охватывали горячими ласками все ее тело.
— А почему ты приставала ко мне в парке? — тихо спросил Гарри.
У Марии горели щеки, но она не отвела взгляд.
— Ты сам знаешь почему, — прошептала она в ответ. Гарри первым отвел взгляд в сторону, возвращая очки на место.
— Это никогда не должно повториться.
— Почему? Я согласна быть терпеливой, — быстро добавила Мария, и Гарри мрачно посмотрел на нее. — Но только если ты обещаешь мне…
— Я ничего не могу тебе обещать.
Марии не нравился подобный тон разговора. Он мог бы немного приоткрыть завесу тайны, она чувствовала это по его напряженной позе и сдавленному голосу. Но не станет.
— Тебя накажут? — сменила тему Мария.
— Нет, если никто не узнает. — Лицо у Гарри посветлело, на губах появилась улыбка.
— Я не скажу ни одной душе, — поклялась Мария. — Никому.
— Даже мисс Беннет?
— Откуда ты знаешь, что я ей рассказала? — вспыхнула Мария. Она совсем забыла про Джоан.
Гарри только поднял брови и посмотрел на нее поверх очков, пожав плечами.
— Во всей этой истории мы не можем ничего изменить. Но ты не должна больше ничего никому рассказывать, и не только ради меня…
— Почему? — округлила глаза Мария.
Гарри видел, что напугал ее, и хотя именно эту цель и преследовал, чувствовал себя неловко. Он снова обнял ее, понимая, что у них осталось всего несколько мгновений.
— Не спрашивай меня ни о чем, — прошептал он. — Не сейчас.
Мария прижалась к нему, потом отшатнулась в сторону.
— Может, ты, наконец, покажешь мне свое настоящее лицо?