— Тут тебя хочет видеть сенатор Роберт Макаллистер, — восторженно объявил он.
— Сенатор Макаллистер? — удивленно переспросила Алекса.
— Точно! Сдается мне, он впервые у нас в гостях.
«Да, — подумала Алекса, — впервые известный политик посещает съемочную площадку „Пенсильвания-авеню“. Но почему он здесь? Может быть, пришел, чтобы наконец сказать мне правду? Или хочет снова начать с того, на чем мы расстались? Или, напротив, настолько непоколебим и скучен, что захотел немного развлечься?»
Какова бы ни была причина, Алекса не желала видеть Роберта. Слишком поздно выслушивать правду, которую она уже знала. Несмотря на то что когда-то Алекса так жаждала прожить всю жизнь, любя его, пусть даже только бесценными ворованными мгновениями, и несмотря на то что она все еще любит Роберта, но возобновить их отношения? Нет, это невозможно. Когда-то Алекса отдала свое сердце Роберту, и оно было в полной его власти. Но сейчас ее сердце — хрупкое, разбитое, подающее лишь признаки жизни, мучающееся приступами невыносимой боли — снова принадлежало только ей, и Алекса понимала, что должна защитить себя от новых ран.
Но что, если Роберт каким-то образом узнал о Кэти? Что, если его визит как-то связан с судьбой ее дочери? Эта страшная мысль заставила Алексу забыть о собственной боли, которую она испытает, увидев любимого.
— Так сказать сенатору, что ты его примешь?
— Да. Я встречусь с ним.
Прежде чем Роберт постучал в дверь гримерной Алексы, она сумела мобилизовать весь свой актерский талант и вспомнить те далекие времена, предшествовавшие любви, когда взгляд ее еще мог окатить сенатора строгим ледяным пренебрежением в ответ на его надменность.
Но Роберт вовсе не выглядел надменным! Взгляд усталых карих глаз был полон неуверенности и грусти. И изумрудный лед в ее глазах мгновенно растаял от вспыхнувшего в сердце жара, свидетельствовавшего о том, что угольки любви не угасли.
— Здравствуй, Алекса.
— Здравствуй, Роберт.
— Я хотел спросить… Я хотел узнать, не могли бы мы иногда разговаривать?
— О чем, Роберт?
— О нас.
Голос его был нежен, но слова падали словно тяжелые камни, и ноги у Алексы подкосились. Сделав неверный шаг, она опустилась в ближайшее кресло. Но и теперь тяжесть не ушла, развернув перед глазами мерцающий золотой занавес.
«Ах, Роберт, у меня нет сил говорить о нас с тобой. Когда-то я поклялась тебе, что, какой бы ни была правда, ты должен мне ее говорить, как доказательство нашей любви и доверия, но теперь… слишком поздно. Просто видеть тебя — это так больно…»
Роберт подошел к Алексе и отвел с ее лба прядь золотых волос. Этот жест был мучительно знаком им обоим, потому что был для них самым нежным выражением любви, так часто повторявшимся после страстных любовных ласк, когда Роберт хотел снова заглянуть в сияющие счастьем глаза Алексы.
— Алекса…
— Не надо! Прошу тебя. — Алекса подняла голову с гордым вызовом, и взгляд ее упал на прикоснувшуюся к ней руку. — Ты не носишь обручальное кольцо?
Роберт пришел сюда увидеть женщину, которая играла с ним, женщину, которая, если бы и заметила кольцо, никогда не стала бы о нем говорить. Но этой женщины здесь не было. Только Алекса — милая, беззащитная женщина, которую он так отчаянно любил.
— Ах, Алекса, — прошептал Роберт. — Неужели тебя волновало, что я ношу кольцо прошлой осенью? Я даже не думал о нем, дорогая. Мне очень жаль.
— Нет, это меня не волновало, — честно призналась Алекса, глядя в любимые глаза. — Но прошу тебя, Роберт, скажи мне, почему ты сейчас не носишь кольцо?
— Ты знаешь почему, — сказал Роберт, и в душе его затеплился огонек надежды. — Мы с Хилари разводимся. Я говорил тебе об этом в декабре, дорогая, в ту ночь, когда вернулся из Кэмп-Дэвида… в ночь, когда просил выйти за меня замуж.
— Но это была не правда!
«Это не могло быть правдой! — Протест поднялся из самой глубины сердца, разбудив утихшую было боль: сердце Алексы не сможет вынести известие, что она потеряла свою драгоценную дочь, потому что… — Нет!»
— В тот уик-энд ты не был в Кэмп-Дэвиде. Ты был в Далласе, с Хилари, в номере для новобрачных отеля «Мэншн». Роберт, я слышала твой голос!
— Нет, любовь моя. Я был в Кэмп-Дэвиде, пытаясь хоть как-то сосредоточиться на работе, хотя меня переполняла безумная радость оттого, что Хилари согласилась дать мне мирный развод. — Взгляд Роберта смягчился при воспоминании об этой ликующей радости, но в нем, как и в его голосе, появилось твердое выражение, когда Роберт снова заговорил: