Понимая, что этот умопомрачительно красивый мужчина смеется над ней, и в то же время не имея ни малейшего представления, как отвечать на его безобидное подтрунивание, Калли молча воззвала к Бартоломью Буту.
Но с таким же успехом она могла бы обратить свой зов к бюсту Марка Антония на камине. Бартоломью только мимоходом кивнул ей, полностью занятый своим делом. Он спешил освободить дорогу виконтессе. Милая леди уже возвращалась, и поэтому он устремился к скамеечке, недавно ею покинутой, и сел, почтя за благо притвориться невидимкой.
У Калли кружилась голова от сознания, что Арман Готье поцеловал ей руку. И потом, он так интимно пожал ей пальцы — жест промежуточный, вежливый и в то же время откровенно провокационный, попадающий в опасное теневое пространство. Вдохнув поглубже для храбрости, она посмотрела на него краешком глаза и пробормотала:
— Рада снова вас видеть, мистер Готье. Для меня это исключительное удовольствие поверьте. — Калли возвела глаза к небу, полагая, что ничего глупее этого сказать было просто невозможно. Нет бы ответить что-нибудь на его замечание о погоде и солнце! И с этими мыслями, нимало не страдая от неловкости своего положения, с улыбкой продолжала: — Но боюсь, я должна остаться здесь, так как через час будет обед, мистер Готье. И все же, если бы мы нашли где-нибудь маленькую круглую шляпу и бубен, вы могли бы при желании сыграть роль обезьянки в упомянутом представлении. Если не хвост, то столь необходимая страсть к забавным проделкам у вас, кажется, в наличии. О, и не мешало бы вернуть мне мою руку, когда вы найдете удобным. Я только недавно поняла, как сильно к ней привязана.
— Это просто бесподобно! — засмеялся мистер Готье, отпуская ее руку и поворачиваясь к мистеру Буту. — Боунз, запомни сей выдающийся день! Похоже, я влюбился!
— И это весьма прискорбно, скажу я вам, Арман Готье, — решительно заявила появившаяся в дверях виконтесса, — так как вопрос с девушкой уже оговорен. Саймон! Иди-и сюда!
— Ваши прожекты простираются все в том же направлении? — певуче спросил мистер Готье. — В самом деле, Имоджин? Как интересно! — Он с любопытством повернулся к своему другу, только что вошедшему в комнату. Саймон был очень красив, но казался каким-то пришибленным.
Калли даже порадовалась. Так ему и надо, учитывая, что утром он ее порядком смутил и расстроил. Поначалу невинно шутил и предлагал дружить. Потом провел тот ужасный урок с целованием рук. Затем последовали пощечина и неловкое молчание, пока собиралась корзина. И так же он молчал в течение всего долгого пути до Портленд-плейс, а под конец поспешил избавиться от нее прямо в холле.
— Мама, ты снова мечешь громы и молнии? — съязвил Саймон, поджав губы. — Ну что сейчас не так? — Он обратил суровый взгляд на Одо Пинэйбла, чья степень испуга на его родном языке обозначалась выражением de trop[16]. Француз выглядел почти комично. — А вы, — ласково, чуть ли не дружески, сказал ему Саймон, — ступайте.
В мгновение ока собрав свои ноты и плащ, учитель ретировался с неловкой поспешностью человека, укутанного в бараньи отбивные и отчаявшегося вырваться из логовища голодных львов.
— Ну вот, теперь сюда приедет следующий губошлеп, который потребует полтора пенни за каждую четверть часа — довольно весело заметила Имоджин, наблюдая за бегством учителя. — И ты еще думаешь, что платья девушки стоят состояния? Ха! Эта сумма пустяк в сравнении с тем, во что в итоге тебе обойдутся слуги, работающие в этом сумасшедшем доме. Им надо хорошо платить, чтобы у них не возникло желания выбалтывать в пивных наши семейные секреты. Да, Саймон, только так. Иначе наше тайное предприятие будет преподнесено на обед всему Мейфэру.
— А тебе бы этого хотелось? — колко заметил тот, явно удрученный. — Ладно, что у вас здесь происходит? Мама, ты без моей помощи не можешь проследить даже за такой элементарной вещью, как урок танцев?
— Ах ты, щенок несчастный! — вспылила Имоджин. — Как будто я в чем-то виновата! — Она поднялась, встав во весь рост, надо сказать, весьма внушительный. — Я ведь могу и палкой отстегать — не настолько ты стар для наказания. Предупреждаю тебя, Саймон!
Калли собралась открыть рот в защиту виконтессы, но не стала, посмотрев на Армана Готье, по-прежнему стоявшего рядом. Небольшая семейная неурядица, казалось, его не смущала — скорее забавляла. Он с изяществом подносил к носу табак и улыбался, переводя взгляд с матери на сына, словно следил за представлением.