— Демократия! — сказал гинеколог. — Суверенная демократия.
— Суверенная — то есть, независимая? А от кого? — осторожно спросил Сергей Ильич.
— Вообще — суверенная. Президент так сказал.
— Был бы здесь Соломон Рихтер, — посетовал Сергей Ильич, — он бы все легко объяснил. Рихтер считает, что после Манифеста сорок восьмого года мир только тем и занят был, что вырабатывал стратегию — как с коммунистическим манифестом справиться. Марксом была предложена программа: трудящиеся — без государства. Владыкой мира станет труд. Все помнят?
— В школе проходили, — сказал Витя. — Хорошая программа.
— Значит, чтобы справиться с ней, надо было придумать план еще лучше. И придумали. Построили государство без трудящихся. Рай символического обмена. Демократия суверенная по отношению к демосу. Вот в таком государстве мы все и живем.
Вова-гинеколог задумчиво разглядывал свои полосатые носки и шевелил пальцами ног. Он хотел возразить, сказать, что он-то как раз трудится, работает гинекологом, однако вспомнил, что давно уволился из больницы, приобретя на паях зубоврачебный кабинет. Но здешние доктора несомненно трудятся — вот сколько всего отрезали. Вова обдумывал свою реплику и шевелил пальцами.
— А чего ж твой Рихтер тебя не навещает? — спросил Витя у Сергея Ильича.
— Сам в больнице. Инфаркт у него.
— Вот ведь устраиваются люди. Не рак у него, а инфаркт. Еврей всегда найдет, где послаще.
18
Во времена Брежнева сотрудники Института философии выпивали после работы в закусочной на углу. Приносили водку с собой, наливали под столом стакан и залпом пили, когда кассир не смотрел. Пельмени, стакан водки, фрондерский разговор — то отважное время миновало. Редко можно увидеть сегодня кандидата философских наук, блюющего в переходе метро, — а тогда это было ежедневным ритуалом. Выблевывали на каменный пол свое унижение, профсобрания, парткомиссии, передовицы и голосования. Теперь кандидат давно стал доктором, а доктор сделался профессором. Теперь он не фрондер, и прятаться по дешевым забегаловкам нужды нет: здоровье и чины не дозволяют пить дешевое спиртное и есть опасные для желудка пельмени. Профессор катится по улицам столицы, выпятив животик, — пешочком до перекрестка, и нырнуть в подземку, и домой, домой, ужинать с супругой.
— Фруктов купить не желаете? У метро чудная колониальная лавочка.
— Помидоры, непременно. А вы знаете, газету Бланка, скорее всего, прикроют.
— Не может быть! Затыкают рот прессе?
— Нет, просто Губкин поддерживает фигуру Сердюкова. Обновят редколлегию.
— Как журналист Сердюков сильнее. Бланк — не фигура.
— Сердюкова считают «демократом номер один», думаю, он будет слышен на Западе.
— Между прочим, уже появились абрикосы.
Так, беседуя, дошли до станции метро «Кропоткинская», подошли к овощному ларьку подле памятника Фридриху Энгельсу. Возле бронзовых ног основоположника — палатка с пестрыми фруктами, внутри темный маленький человек. Борис Кузин сказал Льву Ройтману:
— Мы ругаем действительность — мы очень строги к происходящему! — но давайте признаемся: заметно лучше стал уровень снабжения. Путин, кризис, коррупция — все это так, но вот, извольте: свежие овощи. Помните, Лева, советские овощные магазины?
— Черная картошка и гнилая морковь.
— И поглядите на армянские лавочки! Наши русские так не могут. Все-таки что значит древняя армянская культура.
— Вы заблуждаетесь, армяне здесь ни при чем. Продажа фруктов — азербайджанское занятие. Обратите внимание, Боря, как российский колониализм избирателен в определении рода занятий для сопредельных народов. Татары специализируются по уборке улиц. Азербайджанцы торгуют фруктами на рынках, армяне заняты в розничной торговле, таджиков используют на стройках.
— А я слышал, на стройках много грузин и украинцев.
— Хохлы и грузины в основном по домашнему ремонту. Если кафель класть — это к хохлам. А таджики работают на больших стройках, их, говорят, специально используют в строительстве высотных зданий. Нас с вами обслуживает, безусловно, азербайджанец, видите — характерные азербайджанские черты. Тут не ошибешься: темное, немного обветренное лицо, лоб, как правило, невысокий, маленькие глаза. Типичный азербайджанец. И зовут его Али.
— Так вы его, оказывается, знаете!