Конверт был заклеен, но надорван. Да и письмо, когда я его вытащил, пахло селедкой. Моя мать любила селедку, и два раза в неделю на ужин у нас был форшмак с картофельным пюре.
«Сережа!
Извини меня. Мне кажется, что смерть нашего ребенка – это предзнаменование, знак против нашего брака. Второе предзнаменование – это твои десять суток. Думаю, нам надо развестись. Если ты не против, позвони. Я у своих. Целую, Света».
– Ишь ты, – удивился я. – А как же насчет того, что Бог троицу любит?
Но я все-таки позвонил и сказал: «Я не против». Она, кажется, обрадовалась. Развод прошел быстро. Все сделали ее родители через своих знакомых в ЗАГСе.
– Это надо отметить! – сказал мне приятель Женя, живший двумя этажами ниже.
Я и отметил. Взял бутылку портвейна «три семерки» и вечером пошел в райотдел милиции. Нашел арестовавшего меня сержанта, и мы неплохо посидели в его дежурке. Выпил с нами за мой развод и молоденький лейтенант. Дагестанец Марат Гусейнов.
– Будут проблемы – заходи! – сказали они мне на прощанье.
27
Киев. Октябрь 2014 года. Ночь.
За окном дома по Десятинной улице хлещет дождь. Он бьет по стеклам, бьет по моим барабанным перепонкам. Но я сплю. В камине догорают дрова. Я сквозь некрепкий сон слышу их треск, и он немного оттеняет шум дождя. У меня был трудный день. Ничто так не выматывает меня, как ежемесячное обращение к нации по телевидению. Это все в прямом эфире. Потом пресс-конференция. И тоже в прямом эфире. И вопросы – один веселее другого. «Будет ли Украина вводить санкции против Польши в ответ на запрет въезда в Польшу украинского транспорта с дизельными двигателями?» «Что вы думаете о законопроекте, предусматривающем натурализацию нелегальных эмигрантов?» «Когда правительство наведет порядок в энергетическом секторе?»
Мне еще слышатся во сне все эти вопросы. Два часа ночи. И вдруг – легкий стук в двери. Стук продолжается несколько минут, пока я не открываю глаза.
Я фокусирую взгляд на затухающем огне камина. Поднимаюсь и, накинув халат, подхожу к двери.
– Извините, господин президент, – тихо докладывает начальник охраны полковник Потапенко. – К вам Николай Львович рвется. Что-то срочное.
– Что у тебя? – спрашиваю я, заходя в гостиную, где он дожидается моего пробуждения.
– Утром Казимир объявит о повышении цен на электричество, – нервно тараторит Львович. – На пятьдесят процентов! Вы понимаете, что это значит?
– Но это же его частное электричество, – отвечаю я. – У нас страна с рыночной экономикой. Что мы можем сделать?
– Присядьте! – просит Львович. Потом оборачивается к дежурному охраннику: – Что ты стоишь, как истукан, пойди сделай кофе!
Пока охранника нет, Львович наклоняется в мою сторону и нервно шепчет:
– Это только начало! Вы поймите! Он снова начнет отключать должников. А кто у него главный должник – государство! Он и вас отключит! Он скупал облэнерго для того, чтобы в один момент отключить свет во всей стране, сделать себя президентом и снова включить свет! И вот. Вы представляете себе, что может произойти! А все потому, что все электричество в руках у одного человека!
– Но это же Федюк ему разрешил!
– Правильно, но президент Федюк сидит в тюрьме за нанесение ущерба государству… Кстати, может, вы все-таки подпишете изменения к указу?.. По поводу увеличения предельной суммы ущерба?
– Ты меня не запутывай! Два часа ночи! – злюсь я.
– Хорошо, хорошо! – Львович кивает. – Нам надо срочные меры.
– Предложения есть?
– Есть.
По выражению его круглого лица можно понять, что предложения могут вызвать у меня возражения.
– Надо собрать парламент, – осторожно говорит он.
– Когда? Сейчас?
– Сейчас. – Он смотрит на высокие напольные часы. – На четыре утра. Не весь. Всю оппозицию – она Казимира ненавидит – и центристов. Тогда голосов хватит. Вы выступите против планов Казимира и предложите законопроект.
– Какой?
– Я подготовил. «О производстве дешевого электричества и реструктуризации государственного долга за потребленную электроэнергию». Добавим туда статью о введении моратория на поднятие цен за электроэнергию до следующих президентских выборов. Пройдет! Голосов хватит.
Охранник возвращается в комнату. За ним – сонная горничная с кофейником.
– Собирай парламент! – говорю я Львовичу.