138 
К стр. 446. "Carte de civisme". - Удостоверение о цивизме (гражданской благонадежности) выдавалось революционными комитетами коммун и секций. В период якобинской диктатуры такое удостоверение должен был иметь каждый гражданин Согласно декрету от 17 сентября 1793 г., те, кому было отказано в выдаче удостоверения о цивизме, объявлялись "подозрительными" и подлежали аресту.
К стр. 456. "...Второй день июня 1793 г. по старому стилю, а по новому - первого года Свободы, Равенства и Братства". - Здесь Карлейль неточен. Первым годом Свободы называли 1789 год. 22 сентября 1792 г. Конвент постановил отныне датировать все государственные акты первым годом Французской Республики. Согласно введенному осенью 1793 г. республиканскому календарю, летосчисление также начиналось с первого года Республики (1792 г.), а не с первого года Свободы. Республиканский календарь официально действовал с 1 вандемъера II года (22 сентября 1793 г.).
К стр. 471. "Ведь Вандея еще пылает, увы, в буквальном смысле; негодяй Россиньоль сжигает даже мельницы". - В первой половине марта 1793 г. на северо-западе Франции началось антиреволюционное крестьянское восстание. Против восставших крестьян, которых возглавили роялисты, были брошены правительственные войска. Военные действия велись с крайней жестокостью с обеих сторон. С января по май 1794 г. на территории Вандеи действовали две правительственные армии, разделившиеся на 20 "адских колонн". Они прочесывали местность, убивали крестьян, разрушали и жгли их дома. Эти карательные акции и имеет в виду Карлейль. По подсчетам современного французского историка, в результате гражданской войны департамент Вандея потерял более 117 тыс. человек, или около 15% населения (Secher R. Le genocide franco-francais: La Vendee-Venge. P., 1986. Partie IV. Ch.
1).
К стр. 480. "...Они говорят... Да будет террор в порядке дня!" Карлейль односторонне рассматривает якобинский террор, объясняя его происхождение исключительно злой волей якобинских вождей. Проблема террора во время Французской революции сложна, и споры вокруг нее не утихают до сих пор. Необходимо учитывать, что якобинское правительство создало систему государственного террора в чрезвычайных обстоятельствах, когда в стране одновременно шли гражданская война (крестьянский мятеж на северо-западе и так называемый федералистский мятеж на юге, в котором активно участвовали жирондисты) и война против коалиции. Объяснение истоков якобинского террора внешними, объективными факторами сложилось в классической французской историографии XIX в. Эта точка зрения, известная как "теория обстоятельств", нашла отражение уже у видного представителя школы историков Реставрации Ф. Минье. Но одного этого объяснения явно недостаточно, так как на путь террора французских революционеров вели и субъективные факторы, т. е. особенности их мировоззрения. Причем инициатива в развязывании террора исходила не от якобинских вождей, как считает Карлейль. Изначально они были приверженцами гуманистических идеалов свободы и неприкосновенности личности. М. Робеспьер в первые годы революции настойчиво требовал отмены смертной казни.
Стихийный террор впервые пришел снизу. Уже взятие Бастилии, как показывает Карлейль, сопровождалось кровавыми расправами над теми, в чьем лице толпа видела врагов. Сильный всплеск народного терроризма, также описанный Карлейлем, произошел в начале сентября 1792 г. Год спустя, 4- 5 сентября 1793 г., санкюлоты с оружием в руках вышли на улицы Парижа, требуя от Конвента "поставить террор в порядок дня" и "внушить ужас всем заговорщикам". В ответ на это Конвент решил реорганизовать созданный в марте 1793 г. Революционный трибунал, упростив судопроизводство, и принял декрет об аресте "подозрительных". Жесткость толпы отчасти была реакцией на узаконенное насилие, пытки (их применение официально отменили только в 1788 г.) и публичные варварские казни, распространенные в XVIII в. Кроме того, насилие порождалось свойственным сознанию участников революции стремлением к полному уничтожению старого мира и к основанию нового мира, очищенного от следов прошлого. Это стремление было присуще как народной массе, так и революционной элите.
Другой особенностью мировоззрения французских революционеров, породившей у них упование на спасительную силу террора, была фанатичная вера в правоту своего дела и крайняя нетерпимость к противникам. Они представляли себе французский народ как единое целое, спаянное общим интересом, и считали себя выразителями этого интереса. Во всяком инакомыслящем они видели преступника и врага революции. С подобным взглядом на общество якобинские вожди закономерно пришли к тому, что стали полагаться на террор как на способ разрешения всех конфликтов. Введенный как средство борьбы с врагами революции, государственный террор использовался и для расправы с ее защитниками. Постепенно он превратился в орудие борьбы за власть между якобинскими вождями, и они сами стали его жертвами. По приблизительным подсчетам американского историка Д. Трира, общее число жертв якобинского террора достигло 35-40 тыс. человек (Greer D. The Incidence of the Terror during the French Revolution. Cambridge (Mass.), 1935). В это число не входят погибшие в ходе гражданской войны в северо-западных департаментах.
138 
