104 
– Тогда приглашаю тебя к нам на обед. Тони и Анжела будут дома, а стряпать буду я. Ну, как?
– Я приду.
* * *
Когда Бренда добралась до офиса Дуарто, она была в замешательстве и не могла понять, как случилось, что утром она еще пребывала в состоянии полной депрессии, а уже днем была счастлива. Ничего не изменилось. Она по-прежнему сомневалась, что получит то, что задолжал ей Морти. Что же тогда произошло?
Вскрывая утреннюю почту (счета и важную переписку она откладывала в одну сторону, а третьесортную рекламу выбрасывала в корзину для мусора нераспечатанной), она вспомнила, как добра была к ней сегодня Диана. Она сказала: «Не плачь, Бренда, мы найдем выход из положения». Она сказала именно «мы».
Какое-то мгновение Бренда сидела, уставясь в пространство.
– Мы, – произнесла она громко.
«Как мало нужно для того, чтобы чувствовать себя хорошо, – подумала она. – Может быть, даже слишком хорошо». А что, собственно, происходит? Она подошла к небольшому холодильнику, стоящему под рабочим столом Дуарто, и вытащила из него коробку с пирожными, которую вчера туда положила.
«Я счастлива, когда рядом со мной Диана. Я счастлива потому, что она обо мне заботится, хочет помочь мне и не осуждает меня. Что в этом плохого?» Что плохого в том, что ее тянет к женщине, которая предлагает ей доброту, дружбу и вполне реальную помощь?
«В чем же тогда проблема? – продолжала анализировать Бренда. Она взяла из коробки еще одну корзиночку с кремом, подошла к окну, из которого была видна Пятьдесят восьмая улица и Парк-авеню. – А проблема заключается в том, что я не знаю ни того, что я чувствую, ни того, чего я хочу. И нет сейчас такого человека, с которым бы я могла поговорить обо всем этом по душам».
Бренда думала об Анни, об их встрече, намеченной на вечер в Метрополитен-музее. Не то чтобы она сомневалась в том, что Анни сможет вникнуть в суть дела и правильно все истолковать. Она была уверена, что Анни сможет это сделать. Ей нужно было кому-то излить душу, громко, во всеуслышание. Только в этом случае, как ей казалось, она сможет понять, что с ней происходит.
«Нет, – подумала она. – С этим мне не стоит торопиться, нужно двигаться маленькими шажками».
* * *
Вечером того же дня Бренда опустилась в плетеное кресло в ресторане музея и громко вздохнула. Анни, сидящая напротив, рассмеялась.
– Ей-богу, Бренда, мы ходили по музею чуть больше часа. Не хочешь ли ты сказать, что этого достаточно, чтобы ты была не в форме?
– Дело не в том, что я не в форме, дело в том, что не в форме мои ноги. – Она сняла туфли и стала растирать ногу. – Тони мне однажды рассказывал о своем друге, который как-то летом ездил во Францию. Парнишка приехал и привез с собой лазерный диск, купленный в Лувре, с записью всех имеющихся в музее картин. Достаточно было лежать на кушетке и нажимать на маленькую кнопочку на пульте дистанционного управления телевизора для того, чтобы перевести кадр.
Бренда приступила к растиранию второй ноги.
– Эти французы действительно цивильны. Неужели в Метрополитен-музее не смогли до этого додуматься?
– Бренда, ты упускаешь главное.
Анни хотела продолжить, но Бренда движением руки остановила ее.
– Подожди, не продолжай. Ты хочешь сказать, что победа покажется желаннее, если она выстрадана. Я угадала? В этом заключается суть? Это, должно быть, придумано пуританами Новой Англии.
В этот момент к столу подошел официант.
– Принесите мне миску с горячей водой и немного соли, а подруге – чашку чая, – распорядилась Бренда.
– Какой должна быть миска с горячей водой – большой или маленькой? – спросил, не моргнув глазом, привлекательный молодой официант.
Бренда громко рассмеялась, вслед за ней рассмеялась и Анни.
Когда им принесли чай, Анни, наклонясь к Бренде, сказала:
– Мне очень жаль, что Морти отступил от своего брачного договора, Бренда. Он поступил как последняя сволочь. – Она успокаивающе положила свою руку на руку Бренды и спросила: – Как ты это переносишь?
– Было хуже, сейчас я думаю, как мне быть дальше, Анни. Знаешь, жизнь – удивительная штука. – Она отхлебнула глоток чая и осторожно поставила чашку на блюдце. – Я никогда не любила Морти, никогда даже мысли не допускала, что люблю его. По сути дела, для меня было недопустимым любить кого-либо. Я постигла любовь в шестнадцать лет в летнем лагере, – Бренда замолчала, не зная, рассказывать ли ей дальше подробности, и решила, что необходимо рассказать кому-либо о случившемся с ней.
104 
