— Так ты знаешь?! — с порога закричала Сара. — Ты уже знаешь, что Александра напустила полицию на твоих фермеров?
Он резко вздернул голову. Лицо у него было затравленное.
— Ничего подобного.
— Кто же еще?
— Ей совершенно незачем делать такие вещи. И потом, я ее спрашивал. Она поклялась мне, что не виновата. Ты же знаешь, как это бывает. У людей, как правило, есть враги. Какая-нибудь там ничтожная ссора приводит к таким вот последствиям. Это может быть кто угодно.
— Ты сам не веришь в то, что говоришь, — с горечью произнесла Сара. — Я же вижу. Она нанесла такой удар этим людям. Как ты поступишь?
— Сара, я люблю ее. Она, в сущности, совсем не так плоха. Ей просто хочется казаться значительной. Ты пойми, репутация ее семьи не бог весть как хороша. Люди до сих пор вспоминают о том, как Дьюки обращались со своими фабричными рабочими. — Он ударил кулаком по столу. — Ведь прошло уже тридцать лет!
— С тех пор Дьюки мало изменились. Даже теперь жизнь их рабочих сплошной кошмар. А твоя Александра потихоньку создает собственную репутацию — и весьма дурную.
Он снова ударил кулаком по столу.
— Она — моя жена, и скоро у нас родится ребенок. Мой долг — защищать ее и этого ребенка.
— А честь? А чувство собственного достоинства? А доверие людей, которые от тебя зависят? Ладно, оставим в покое Александру. Что ты намерен сделать, чтобы помочь арендаторам? Ты ведь понимаешь, что, если мужчин полгода не будет, женщины и дети не смогут справиться с хозяйством.
— Я о них позабочусь.
— Ты же знаешь, они хотят справедливости, а не благотворительности. — Она помолчала, стараясь не расплакаться. — И я хочу того же.
— Сара, я готов отрезать себе правую руку, чтобы в семье наконец наступил мир.
— Ты знаешь, что ты мне должен, и не надо громких слов. Как ты не понимаешь! Ты — мой брат, я люблю тебя, я не хочу вечно раздувать эту ссору.
— Тогда постарайся простить и забыть. Ты же видишь, я разрываюсь между вами, сестренка.
— Судья! Простите, что помешала, но обстоятельства чрезвычайные. — В дверях кабинета стояла секретарша. — Звонили из больницы. У миссис Вандервеер начались схватки.
Уильям вскочил, сорвал со стены свою шляпу и кивнул Саре уже на бегу:
— Я должен быть там. Поверь, сестренка, я все устрою наилучшим образом.
В тот момент, когда Уильям впервые взял на руки своего новорожденного сына, Александра поняла, что отныне ее влияние на него абсолютно и несокрушимо. Со слезами на глазах Уильям ворковал над красным сморщенным младенцем, целуя его в макушку.
— У него такие же рыжие волосики, как у меня, — говорил Уильям тихим, хриплым, прерывающимся голосом. — Он такой прелестный… спасибо, дорогая, спасибо тебе.
— Я так счастлива, дорогой. — Она утомленно откинулась на больничные подушки. «Одного ребенка, пожалуй, довольно. Уильям хочет еще, но я просто найду врача где-нибудь подальше от этого города и попрошу его выписать рецепт на противозачаточные таблетки — слава богу за это новое изобретение человеческого гения, — а Уильяму и знать не надо. — Ты не будешь возражать, если я найму ему кормилицу?
— Ну, я не знаю. А зачем?
— Затем, что так принято у людей нашего общественного положения.
— Если хочешь. — Уильям покачал младенца и погладил его скрюченные пальчики. — Я хотел бы назвать его Тимоти, в честь моего… моего и Сариного отца.
— Конечно. Мне хочется верить, что это заставит твою сестру перемениться ко мне. Может быть, она поймет, что лучше жить в дружбе. Пусть наши дети растут вместе, как и положено двоюродным.
Уильям присел на стул у кровати и посмотрел на нее с нежностью.
— Теперь никто не сможет ни в чем упрекнуть тебя. Подумать только, — он прикрыл глаза, блаженство было написано на его лице. — Наследник рода Вандервееров.
— Да, я не хочу, чтобы ко мне относились с подозрением. О, Уильям, мне так неприятно, что твои арендаторы считают меня причиной того, что с ними произошло. И я никак не могу доказать, что не виновата. Мне не нужно было слушать их рассказы. Конечно, они теперь думают, что я выведывала их секреты — хотя с моей стороны это была просто неуклюжая попытка проявить вежливый интерес.
— Успокойся, я знаю. — Он держал ребенка с трогательной осторожностью, какой трудно было ожидать от такого огромного бородатого мужчины.
Александра глубоко вздохнула, решив брать быка за рога.
— То, что я хочу тебе сказать, покажется тебе жестоким. Но я думаю в первую очередь о тебе. О нас. О том, что мы должны сделать, чтобы защитить наше доброе имя — доброе имя Тимоти.