Но... читается легко и любовь-морковь
89 
В следующее мгновение его жилет полетел на кровать, за ним штаны и одна из вечерних туфель. Маргарита в это время лихорадочно развязывала у него на шее галстук и расстегивала пуговицы рубашки. Не успела она покончить с этим, как они оба упали на кровать и ее губы, как огнем, обожгли ему грудь.
Он дернул ногой, и вторая туфля, пролетев через комнату, ударилась о стену и упала на пол.
Пальцы его дрожали, когда он снимал с Маргариты оставшуюся одежду.
В голове у него, казалось, что-то взорвалось, рассыпавшись на тысячи ярчайших звезд, когда он провел ладонью по изгибу ее бедра и, скользнув рукой между ее ног, почувствовал горячую влагу. Она была готова и… Господи ты боже мой, благодарю тебя!… сгорала от желания.
Этого не должно было быть. Он понимал это, хотя никогда и не спал с девственницами, никогда даже не думал, что такое может с ним произойти. Она должна была бы быть испуганной. Он должен был бы действовать медленно, осторожно, поминутно шепча ей на ухо нежности, успокаивая ее, когда она, нервничая, позволяла бы ему одну вольность, после чего снова застывала бы на мгновение в девической скромности, прежде чем позволить ему одержать еще одну маленькую победу.
Но Маргарита не походила ни на одну из тех женщин, которых он знал или о которых слышал. Она была сама себе закон.
И она хотела его. Не в силах осознать в полной мере, сколь велико ее желание, она, тем не менее, несомненно упивалась страстью, разгоравшейся в них со скоростью понесшей лошади, которая мчится вперед, не разбирая дороги.
— Маргарита, ангел, — шептал он между поцелуями, так как не мог не целовать ее, не мог не прикасаться к ней или остановить движение своих пальцев между ее ног, чувствуй, как она раскрывается под ним, поднимается к нему с жадностью, которая почти не уступала его жадности.
— Я не хочу причинить тебе боль, — прошептал он ей на ухо, прерывисто дыша и располагаясь между ее бедер.
— Ты не причинишь мне боли, Донован, — ответила она словно издалека. В голосе ее было изумление. — Только, пожалуйста, не разговаривай и не останавливайся. Я хочу этого. Я действительно этого хочу. Я должна знать.
Он слегка приподнялся и, придерживая свой член, осторожно направил его во влажные глубины, хотя все в нем кричало, требуя погрузиться в нее одним махом и любить ее, пока они оба не выбьются из сил.
Однако она разрушила все его благие намерения, обхватив его руками за спиной и резко подняв свои бедра, так что ему ничего другого не оставалось, как, следуя старым как мир ритмам, войти в нее и почти мгновенно пробить преграду.
Он полностью оказался у нее в плену, как телом, так и душой. Заглянув в самую глубину ее глаз, он увидел, что она испытывает боль, но не желает открыто признаться в этом. Но в ее глазах он увидел также изумление, растущую жажду, растущий экстаз, которые, должно быть, отражались и в его глазах.
Он начал двигаться, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее.
— Да-да, Донован. Это великолепно… непостижимо… прекраснее, чем я думала… прекраснее, чем я надеялась… О, Господи!
Признания Маргариты, произносимые задыхающимся голосом, подстегивали Томаса, побуждая продолжать. Руки его скользнули Маргарите за спину и, страстно прижав ее к груди, он вновь впился ей в рот жадными поцелуями, отвечая движениями языка на движения своего тела… испытывая ни с чем не сравнимый восторг… сознавая правильность всего этого… и чистоту…
Он утратил всякое понятие о месте и времени. Жизнь существовала для него лишь сейчас, в данный момент. Жизнью была Маргарита… ее нежное тело и исходящий от него жар, который сжигал, убивал его с тем, чтобы он мог возродиться и начать новую жизнь, прекрасную жизнь вместе со своим дорогим ангелом.
— Донован, — услышал он ее шепот, когда, наконец, все закончилось и он лежал на ней, пытаясь восстановить дыхание и решая, извиниться ли ему или поблагодарить ее. — Донован, я чувствую себя как-то странно.
Его плечи слегка затряслись от еле сдерживаемого смеха. Он скатился с нее на бок и, прижав ее к себе, поцеловал рыжие пряди, такие теплые, живые и восхитительно спутанные в этот момент.
— Мне следует воспринять это как комплимент, котенок, или твое замечание означает критику?
Не успел он опомниться, как она уже лежала на нем сверху и ее зеленые глаза метали искры:
— Предупреждаю: никогда больше не называй меня так, Донован. Никогда!
На мгновение растерявшись, Томас попытался обратить все в шутку.
89 
