Особенно,... 
74 
Марков тяжело вздохнул. Сердце снова подводило. Резкая боль резанула, оставив ощущение инородного тела. Словно кол вогнали. И так каждый раз, когда он волнуется. Карцев не зря твердит, что ему нужен покой. А какой тут, к черту, покой, когда он видит ее такую же красивую, такую же желанную, как много лет назад, и такую же далекую, чужую, презирающую его и не скрывающую этого?!
Зачем он устроил себе эту экзекуцию? Ведь прекрасно знал, что Егора не будет дома. Он нарочно приехал, чтобы застать ее одну. Только не думал, что она не захочет даже соблюсти правила приличия и поиграть в гостеприимную хозяйку. Настасья открыто говорит о своем пренебрежении. Она все еще уверена, что он не достоин ее.
– Марков, уходи. – Настасья смотрела куда-то поверх его головы. – Хватит имитировать сердечный приступ. Мы это уже проходили.
Что с ним случилось в ту минуту? Как только он услышал эти слова, перестал реально оценивать происходящее. Быстро повалил ее на пол. Прижал тяжестью своего тела. В ее распахнутых глазах замерло жуткое выражение безнадежности.
– Остановись, – прошептала она.
Он решил – если овладеет ею сейчас же, немедленно, это и будет его местью. Местью всему этому благополучию, выстроенному на его одиночестве и страданиях. И тогда он почувствует облегчение. Тогда, может быть, остановится.
Она отчаянно сопротивлялась, молча, страшно. Но осознав бесполезность, ослабела, закрыла глаза. Словно смирилась. У Маркова все поплыло перед глазами. Он перестал что-либо соображать. Комната закружилась и вдруг исчезла. Все замерло. Его руки скользили по ее телу. Во рту пересохло, стало нечем дышать. Леонид перестал владеть собой. Изо всех сил сжимая Настю, он чувствовал ее упругую грудь. Хотелось разорвать блузу и впиться горячими сухими губами в розовые бугорки.
Насилие возбуждало Маркова. Не было ни страха быть застигнутым, ни сожаления, ни жалости. В нем проснулось какое-то грубое животное, о существовании которого он не догадывался. Это физическое унижение вызывало у него небывалое возбуждение. Он обладал женщиной, которую и любил, и ненавидел, как будто возвращая себе то, что принадлежало ему по праву.
Миг острого наслаждения миновал, и на душе стало гадко, мерзко. Сердце его сжалось от отвращения. В комнате не хватало воздуха. Марков лежал, тяжело дыша. Наконец Настасья с брезгливостью оттолкнула Леонида, освобождаясь от тяжести его тела. Поднялась и, пошатываясь, пошла к дверям.
– Настя! – крикнул он почти в бреду.
– Теперь ты знаешь, чем он лучше, – тихо, не оборачиваясь, сказала Настя. – Он никогда не опустился бы до… Уходи. Убирайся, слышишь? И не надейся, что я тебя возненавижу. Это слишком сильно для такого ублюдка, как ты.
– Это только начало, – тихо, но грозно предупредил Марков.
– Убирайся из моего дома.
Она сказала это с такой мукой, что он едва не бросился, чтобы обнять ее ноги, молить о прощении. Но за ней уже закрылась дверь. Марков поднялся, быстро привел себя в порядок и поспешил выйти из дома.
Уже во дворе, сев в машину, оглянулся. Ему показалось, что там, на втором этаже за прозрачной белоснежной гардиной он увидел знакомый силуэт. Леонид сжался. Словно почувствовал, каким ненавистным взглядом его провожают. Дрожащей рукой открыл дверцу машины, поспешил спрятаться за тонированными стеклами. Привычным движением завел двигатель. Подъехал к воротам, набрал код. Они бесшумно открылись.
Марков мчался по загородной трассе, забывая посматривать на спидометр. Он не видел ни дороги, ни обочины, ни встречных автомобилей. Он как будто все еще был там, в гостиной, распластанный на полу, придавленный собственной подлостью и трусостью. Вдруг Леонид почувствовал резкую боль в области сердца. Остановил машину, открыл окно и глубоко вдохнул морозный воздух. Холод вошел внутрь острым лезвием. Марков прижал руку к груди.
– Ну, ну, без сюрпризов, – хрипло произнес он.
Странно, но в этот момент Леонид не ощущал привкуса победы. Во всяком случае, ему было обидно, что в ее глазах он так и не увидел животного страха. Цель не достигнута. Ему хотелось отмотать время на час назад. Пожалуй, он не стал бы снова терять голову. Но дело сделано. Ничего не исправить. По крайней мере теперь она будет жить в страхе. Теперь никогда не сможет спокойно уснуть. Она всегда будет думать о том, что это не последнее, на что он способен.
74 
