Но даже тогда Рейвен знала, что это было не везением, а скорее проклятием. Дитя наркоманки, она была не способна, в свою очередь, дать начало навой жизни. Именно это и было причиной столь кратких и практически безболезненных менструаций.
К своей радости, Рейвен не увидела на юном личике Саманты ни страха, ни душевной травмы, но все же повторила свой вопрос:
– Тебе не страшно, Саманта?
– Нет, не страшно, но как-то не по себе. В школе нам говорили об этом. У некоторых из моих подруг менструации начались еще год назад. К тому же мы с бабушкой несколько раз говорили на эту тему...
– Может быть, у тебя слишком много крови? Или очень сильные боли?
– Да нет, я бы не сказала... Со мной все в порядке, даже голова не кружится.
– Ну, тогда поехали домой, – улыбнулась Рейвен, включая зажигание. – Может быть, заедем по дороге в аптеку за гигиеническими прокладками?
– Нет, мы с бабушкой давно купили все, что может мне сейчас потребоваться.
– Тогда говори, куда тебя везти.
– Вы знаете, как проехать к Восточным воротам в Бель-Эйр?
– Конечно.
– Вот туда нам и надо.
– Я должна вам признаться, что солгала в воскресенье насчет того, что отец встречается со множеством женщин, – тихо, но решительно сказала Саманта, когда «ягуар» уже подъезжал к Восточным воротам в Бель-Эйр. – Это все ложь. Он вовсе ни с кем не встречается. Если он не на работе, то только дома, с нами...
– Спасибо, Саманта, что сказала мне об этом, – улыбнулась Рейвен. Уж кому-кому, а ей было хорошо известно, что Ник не всегда ночевал дома.
Машина въехала на территорию Бель-Эйр, и Саманта стала руководить действиями Рейвен, показывая, куда ехать дальше.
Рейвен осторожно вела машину, полагая, что везет девочку в домик садовника, расположенный в каком-нибудь укромном уголке огромной территории роскошного отеля. Однако, когда, следуя указаниям Саманты, машина свернула к узкой дороге, которая вела к большому дому, Рейвен начала волноваться. Великолепный белый дом в колониальном стиле, крытый красной черепицей, был окружен роскошными цветами, которые были, несомненно, творением рук Ника. Но домика садовника нигде не было видно!
Неожиданно она увидела грузовик Ника.
– Должно быть, твой папа где-то здесь!
– Вряд ли. Он никогда не ездит на работу на грузовике.
– А на чем же он ездит?
– На своем «лексусе»
С привычной легкостью открыв секретный электронный замок, Саманта провела Рейвен в отделанный мрамором холл.
Оказавшись в роскошном доме, Рейвен неожиданно осознала всю глубину лжи Ника, и ей стало невыносимо больно.
– Рейвен, не могли бы вы остаться со мной на некоторое время? – повернулась к ней Саманта. – Я угощу вас домашним печеньем и холодным лимонадом.
– С удовольствием попробую, – заставила себя улыбнуться Рейвен.
С ее стороны это был акт своего рода мазохизма. Она решила побыть немного с Самантой, чтобы снова и снова причинить боль своему сердцу.
– Если ты покажешь мне, где тут кухня, – добавила Рейвен, – я сама накрою на стол, пока ты будешь переодеваться.
Саманта провела на кухню гостью, которая мучительно думала о том, кто же такой этот Ник Голт на самом деле. Из-за того, что его родители уехали к дочери в Денвер, Рейвен и Ник не встречались с самого понедельника. Но все эти дни Ник регулярно звонил ей поздним вечером, когда девочки были уложены в постель, и они подолгу беседовали. Иногда он звонил ей и днем, и у Рейвен сложилось впечатление, что он разговаривал из телефона-автомата, откуда-нибудь с улицы, переезжая от одного заказчика к другому. Очевидно, на самом деле все обстояло совершенно иначе.
– Где же твой папа так сильно занят сегодня? – спросила Рейвен, стараясь говорить как можно безразличнее.
– Сейчас посмотрим, – ответила Саманта, доставая из ящика кухонного стола толстый блокнот. – Вот его деловое расписание.
В правом верхнем углу блокнота красовалась тисненная золотом разгадка: «Николас Голт, президент и главный управляющий «Эдем Энтерпрайзис»».
Просматривая расписание Ника, Рейвен поняла, что он рассчитывал вернуться домой в три часа дня.
Она взглянула на часы над плитой. Ник должен был вернуться через сорок пять минут.
Интересно, рассердится ли он, когда увидит, что его обман раскрыт? Наверное, рассердится, но не станет показывать этого при Саманте.