5. Оружие

Коммунизм можно определять от противного — отталкиваясь от того, чему коммунизм (после того, как был опубликован Манифест, и коммунизм стал учением) противостоял. Противостоял он как капитализму, так и разным формам расового угнетения: колониализму, фашизму, национализму. Например, герой Хемингуэя на вопрос «ты коммунист?» отвечает «нет, я антифашист». Это рассуждение оправдывает военный характер коммунизма — победить зло можно только оружием. Впрочем, существует не менее распространенная теория о том, что фашизм и коммунизм — являются однородным продуктом (см. историка Нольте или советского перебежчика Суворова). И там и здесь частное приносилось в жертву государству. То, что одна казарма воевала с другой казармой — в рамках данной логики закономерно: грызлись волки, определяли сильнейшего.

Коммунизмом (или некоей его модификацией) в двадцатом веке вооружаются национально-освободительные движения — от команданте Маркоса и «красных бригад» до Кастро и Чавеса, им пользуются как оружием в борьбе против колониалистов, его используют в риторике антиглобализма и антиамериканизма. Поскольку вооружаются коммунизмом, изготовленным кустарно, происходит ряд пропагандистских сбоев. Так появляются сочетания национализма и интернационализма, сапоги всмятку. Так возник идиотский термин «красно-коричневые», идеология так называемых национал- большевиков, программа сербских националистов-сепаратистов-социалистов, и т. п. Все эти движения используют коммунистическую терминологию точно дедовское ружье, найденное в чулане: оружие еще стреляет, но непонятно куда.

Неудобство применения заключается и в том, что неясно, что делать с коммунизмом после победы над врагом (если победа случится). Как инструмент в деле защиты справедливости — использовать можно, а строить при его помощи — трудно. Если рассматривать исторический процесс как вертикаль, а коммунистическую антиисторическую нирвану как горизонталь, то встретиться они могут только в одной точке — в борьбе. Едва точка борьбы пройдена, пользоваться коммунизмом для исторического строительства затруднительно. Если бы случилось возродить социалистическую Россию с коммунистическими амбициями — то непонятно, что стало бы мотором развития такой страны: национальное или интернациональное начало.

6. Варварство

Коммунизм можно рассматривать как неизбежную стадию развития социальных отношений. От «научного коммунизма» такой подход отличается тем, что не признает за коммунизмом непременного блага. Совсем не обязательно, чтоб коммунизм оказался лучше капитализма, который он может заменить. Он хуже. Он нависает над миром как угроза, вызванная столкновением культур и цивилизаций (см. Хантингтона и т. п.). Прогресс объективно вызывает к жизни не только тех, кто хочет строить, но и приводит в движение орды разрушителей. Укрупняя масштаб дел, мы выкликаем из небытия беду — цивилизованный мир наводняют люди, не поддающиеся цивилизации. В этом месте уравнения приводят данные миграционного процесса. Европа действительно стала цветной, цветным подавай равенство. Равенство может быть отрегулировано демократическим устройством, и цветным достанутся кварталы на окраине и право на пособия, но может случиться, что цветные захотят коммунистического равенства. Следует постараться избежать этой опасности, как старается человек не заболеть воспалением легких, хотя на ветру легко простудиться. Такой подход рассматривает коммунизм как примитивную организацию, к которой тяготеет человечество (кстати, практика анархистов это положение хорошо иллюстрирует, хотя и совершенно с другим отношением). То есть примитивные организмы, теряя структурообразующее начало, слипаются в социальную квашню, которая и есть коммунизм. Если идти вперед и не заботиться о последствиях, не исключено, что это с нами случится. Дихотомическое понимание истории как соревнования цивилизации и варварства — такому подходу к проблеме способствует.

  150