Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
29 
— Плохо! — сказал он, скривив губы.
— Что там? — спросил народный контролер, предчувствуя что-то недоброе.
— Замерзли совсем, — упавшим голосом ответил Ваплахов.
Добрынин тоже залез на броню, заглянул в люк, и комок стал в горле — внизу, внутри танка он увидел трех военных: один лежал на спине, неуклюже подогнув ноги под себя, раскрытые глаза были мутными, как речной лед;
двое других сидели скрючившись, уронив головы к коленям. От этих трех неподвижных фигур повеяло холодом смерти.
Замер Добрынин, глядя вниз. Рядом на корточках сидел Ваплахов. Сидел и тоже молчал.
Тишина сгущалась вокруг них, становилась все глубже и глубже, отвердевала, обволакивала их слух белой стеною, и становилось Добрынину страшно.
Пять человек в этой бесконечной белой пустыне — трое мертвых и двое живых. А вокруг тишина, одно дерево, сильное, ветвистое, но как бы тоже мертвое, заснувшее на время холода; собаки, но что с них возьмешь — выпусти их сейчас — разбегутся и погибнут поодиночке, если, конечно, не доберутся назад к старухе. Солнце, неподвижное, ледяное. Присутствие жизни среди этих снегов казалось чемто чужим, случайным, каким-то временным недоразумением.
И Добрынин это чувствовал. Именно чувствовал, а не думал об этом: мысли его, тоже испугавшись, замерли, и такая же зловещая тишина заняла их место в голове. По спине пробежали мурашки.
— Похоронить надо… — проговорил он негромко. — По-человечески… Здесь где-нибудь военный склад есть? Урку-емец отрицательно мотнул головой.
— Как же тогда? — скорее сам себя, чем помощника, спросил Добрынин.
— Дерево там, — тоже негромко ответил Ваплахов и сам обернулся, чтобы посмотреть на это одинокое дерево. Народный контролер тоже бросил на него взгляд.
— Под деревом?! — спросил он, выказывая недоумение.
— Нет, — проговорил Дмитрий. — По-человечески надо… как мы делаем… замотать в оленью шкуру и повесить за ноги на сильных ветках.
Добрынин посмотрел на урку-емца странным горьким взглядом.
— Это по-человечески? — с сомнением спросил он.
— Если оставить на земле — звери или Ояси съест, а так никто не тронет, — объяснил Ваплахов. — У нас так всегда делали…
Добрынин помолчал, думая и внутренне рассуждая. В конце концов согласился он с урку-емцем, посчитав, что как ни крути, а иначе похоронить их не получится.
Оба спустились в кабину.
Надо было как-то вытащить погибших наружу, но сделать это оказалось непросто. Взявшись вдвоем, Добрынин и Ваплахов подняли лежавшего на полу кабины военного — мертвая тяжесть его тела заставила народного контролера напрячь все мускулы. Однако усилие было тщетным. Вытолкнуть его как бревно через люк наружу Добрынин и Ваплахов не смогли из-за подогнутых ног погибшего. Люк оказался узковатым.
Снова опустили его на пол. Добрынин, поворачиваясь, задел сидевшего мертвого солдата, и тот тоже повалился боком на железный пол, гулко зазвеневший от удара.
Не по себе стало народному контролеру. Руки задрожали, бешено застучало сердце. И опять повеяло холодом смерти, таким обычным в этих местах холодом, холодом, окаменившим трех военных, сделавшим их более мертвыми, чем мертвые могут быть.
— Ноги выпрямить надо! — негромко сказал урку-емец, наклонившись над трупом.
Они приподняли замерзшее тело и снова опустили его на пол лицом вниз.
Дальше говорили глазами — произносить слова не хотелось.
Урку-емец опустился на корточки, потом коленями придавил спину погибшего, а Добрынин, тяжело вздохнув, взялся руками за сапоги лежавшего и потянул их на себя. Одна нога, неестественно скрипнув, подалась и почти полностью разогнулась. Взявшись обеими руками за вторую, народный контролер рванул ее на себя что было силы. Страшный звук, словно ветка дерева переломилась, прозвучал в кабине, и народный контролер скривился, отшатываясь от лежавшего тела.
Теперь труп лежал ровно.
Передохнув минутку, снова подняли его Добрынин и Ваплахов и вытолкнули наружу. Потом вылезли, перенесли на снег и вернулись в кабину.
С двумя солдатами, оставшимися в танке, им пришлось помучиться больше часа.
В конце концов, выпрямив скованные морозом тела, вытащили они солдат из танка и положили рядом с санями, рядом с их товарищем.
А солнце неподвижно, замутненным молочно-белым взглядом безучастно смотрело вниз.
Собаки спокойно лежали в снегу, словно мороз их не касался.
Урку-емец размотал оленьи шкуры, вытащил три штуки и расстелил их в ряд. После этого вдвоем они положили каждого погибшего на отдельную шкуру. Урку-емец достал нож и, взяв с саней еще одну шкуру, нарезал из нее полосок.
29 
