Особенно,... 
2 
Не видя выхода, не зная, что же ей делать, она так и продолжала плыть по течению, невольница золотой клетки, в которую сама превратила свою жизнь. До тех самых съемок на вилле в Жиронде. До телефонного звонка Джима. До тех пор, пока этот низкий мужской голос не возродил воспоминаний о брошенном ею смуглом высоком ковбое. До тех пор, пока она не нарисовала что-то действительно стоящее – его лицо. До тех пор, пока перед ее мысленным взором не раскинулись сапфировые от васильков безбрежные поля. До тех пор, пока она не начала вспоминать прозрачное небо Техаса и звезды на нем, и светлячков, мерцающих в темноте летней ночи.
Далекий голос Джима нервной струйкой пробежал по ее позвоночнику – и она ожила. Лишь тогда Фэнси вспомнила их ужасный разрыв; тот самый момент, когда она сделала свой первый роковой шаг по лестнице, ведущей к славе. Она сорвала с пальца его обручальное кольцо и швырнула ему в лицо с криком, что уедет в Нью-Йорк и не останется с ним в Парди. В ответ он еще более яростным жестом швырнул ей ее кольцо и рявкнул, что она может уезжать, только чтобы больше не возвращалась. Она отправилась домой и проплакала до рассвета, а на следующий день, упрямо стиснув зубы, взяла курс на Нью-Йорк. Она поставила талант выше любви. Это был первый шаг прочь от Джима, тот вроде бы крошечный шажок, который привел ее к внутренней смерти, хоть и открыл ей дверь к профессиональным высотам.
Но даже этот звонок не показал ей выхода из глубочайшего эмоционального кризиса.
Ведь она всегда была такая смелая, что сжигала на своем пути все мосты. Она никогда не верила в воспоминания или возможность вернуться в прошлое. Она была человеком настоящего и будущего и верила, что шагать нужно только вперед.
Но как и куда?
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Подсвеченные пурпуром облака наползали на горизонт, и во влажном воздухе ощущался едва уловимый запах близкого дождя.
За темной стеной о чем-то бормочущих сосен, за белоснежной, с темной отделкой из грубых балок, виллой Фэнси простиралась бирюзовая ширь залива, усеянная сейчас многочисленными крохотными и очень живописными лодочками рыбаков, которыми всегда так восхищаются американские туристы. Неподалеку от золотистой полоски пляжа выстроились к началу регаты яхты класса «Дракон».
Фэнси обычно с нетерпением ожидала июня, когда можно было отдохнуть с друзьями перед началом нового сезона в мире моды. Но сейчас, пробыв здесь всего лишь неделю, она уже хотела вернуться в Нью-Йорк.
Устав от гостей, она отдала им свой красный «мерседес» вместе с шофером. Ее великолепный французский повар, Альбер, получил приказ доверху наполнить их корзины для пикника своими фирменными деликатесами. Уже от одних названий мог разыграться аппетит: escargots de Bougogne – улитки с чесночным маслом, paupiette de salmon et langoustines au vin de Sancerre – рулетики из лососины и крабов в вине и так далее. Фэнси добавила туда же несколько бутылок своего лучшего шампанского. Компания отправилась на пикник в сторону Пилы, и Фэнси помахала им на прощанье рукой. Перед этим она заверила друзей, что просто не может поехать с ними из-за работы.
Но без их веселья и шумных разговоров Фэнси стало совсем скучно и одиноко. Вместе со своим новым партнером Клодом она обошла виллу в надежде, что съемки хоть как-то развлекут ее. Она простояла там несколько часов, прикрыв глаза от слепящего солнца и следя за работой Алена. На том, чтобы пригласить этого скандально известного парижского фотографа, настоял Клод. Ален, с ног до головы в претенциозном черном облачении, забирался то на балкон виллы, то на ветку сосны, чтобы добиться нужного ему ракурса. Иногда он снимал снизу вверх, лежа прямо на песке.
Чтобы успеть поймать свой драгоценный дневной свет, фотограф работал в лихорадочном темпе, изматывая и своих длинноногих моделей, и себя, и камеру. Работы Алена считались в высшей степени спорными, слишком эротичными для некоторых более строгих американских журналов и слишком эротичными даже на вкус самой Фэнси, но Клод вбил себе в голову, что эти снимки должны быть такими же дерзкими, как и наряды от Фэнси Харт. Она поддалась на уговоры Клода и пригласила Алена, с его разрекламированным внутренним видением и любовью к сине-зеленому спектру красок вместо более привычного оранжевого. Ассистенты Алена, что-то выкрикивая, прыгали с одного холма на другой, поправляли моделям шарфы и меняли сережки, надували шары и спорили с Клодом.
2 
