178 
Достал одеяла, расстелил их на сене и едва уселся, глядя на дождь и открыв себе банку сардин, как из-за угла здания показался рыжий пес. Пес вошел в дверь и остановился. Сперва посмотрел на коня. Потом повернул голову, уставился на Билли. Пес был старый, с поседевшей мордой и изувеченным позвоночником, из-за чего голова у него сидела криво, а движения задних ног выходили какими-то нелепыми. Это перекошенное артритом и бог знает чем еще создание бочком-бочком приблизилось, по дороге нюхая пол, чтобы удостовериться, что пахнет и впрямь человеком. Потом пес поднял голову и, подергивая в воздухе носом, попытался разглядеть этого человека в потемках своими млечно-матовыми полуслепыми глазами.
Билли аккуратно поставил банку сардин рядом с собой. До него уже донесся запах мокрой псины. Пес стоял неподалеку от двери, позади него за дверью дождь бил в бурьян и гравий, и он был такой мокрый, жалкий, навсегда испуганный и покорный, будто его из разрозненных собачьих запчастей слепил какой-то спятивший хирург-ветеринар. Пес постоял, встряхнулся, как-то по-особому избочась, и, поскуливая, отбежал в дальний угол, где оглянулся, провернулся на месте кругом три раза и лег.
Билли вытер нож о штанину, положил его поперек банки с консервами и огляделся. Отковырял от стены кусок засохшей глины и швырнул. Пес как-то странно взвизгнул, но не пошевелился.
— Кыш! — крикнул Билли.
Пес заскулил, но продолжал лежать.
Выругавшись себе под нос, Билли встал на ноги и заозирался, ища, чем бы вооружиться. Конь посмотрел на него, потом посмотрел на пса. Билли прошел по комнате, выскочил под дождь и забежал за угол здания. Когда вернулся, в руках держал метровый кусок водопроводной трубы, с ней подступил ко псу.
— Пошел вон! — крикнул он. — Кыш!
Пес встал и, сгорбившись, хромая и скуля, засеменил вдоль стенки и во двор. Но когда Билли, отвернувшись, стал опять устраиваться на одеялах, пес снова скользнул мимо него в помещение. Билли кинулся за ним с трубой в руке, и пес заковылял прочь.
Билли за ним. Оказавшись снаружи, у края мостовой пес остановился и, стоя под дождем, посмотрел назад. Когда-то он был, видимо, охотничьим; возможно, его бросили, сочтя мертвым, в горах или где-нибудь на обочине шоссе. Этакое живое вместилище десятка тысяч бед и унижений, а теперь еще и предвестник бог знает чего. Нагнувшись, Билли сгреб в горсть с дорожной насыпи кучку мелких камешков и бросил в пса. Пес поднял свою криво присобаченную голову и жутко взвыл. Билли сделал еще пару шагов, пес, сойдя с места, затрусил по шоссе. Билли бежал сзади, швырял еще какие-то камни, кричал на пса, а под конец запустил в него трубой. Труба, крутясь и лязгая, запрыгала по мостовой позади пса, а пес опять завыл и побежал быстрее, развинченно ковыляя на негнущихся ногах и мотая криво приставленной к туловищу головой. Отбежав подальше, повернул голову в сторону, поднял ее и снова ужасно завыл. Завыл уже совершенно несусветно. Как будто это вырвались наружу все напластования горя и мук всей прежней жизни. На старческих ногах ковыляя под дождем по дороге прочь, он вновь и вновь издавал этот вой, вкладывая в него все отчаяние своего сердца, пока в наступившей ночи его не перестало быть видно и слышно.
Билли проснулся, разбуженный ярким и по-пустынному белым полднем. Он сел, выпутался из пованивающих одеял. И тут же на его глазах тень деревянных перекладин голой рамы, только что резко впечатанная в противоположную стену, начала выцветать и меркнуть. Как будто в это время солнце зашло за тучу. Он скинул одеяла, натянул сапоги и шляпу, поднялся и вышел вон. При ярком свете дорога была бледно-серой, однако этот свет уже куда-то утекал, будто всасываясь в щель по краю мира. Разбуженные светом, в придорожных кустах зачирикали и запорхали мелкие пташки, а толпы тарантулов на шоссе, смело шагавших через дорогу в темноте, как этакие сухопутные крабы, наоборот, только что шустрые, как марионетки, вдруг разом застыли и замерли, пробуя всеми своими восьмью настороженными ногами внезапно приставшую к ним снизу собственную тень.
Обежав глазами дорогу, Билли поднял взгляд туда, откуда шел исчезающий свет. Северный край небосвода, обложенный тучами, стал резко темнеть. Ночью дождь перестал, и над пустыней встала ломаная радуга или что-то вроде гало, какая-то бледная неоновая дуга, и он перевел взгляд на дорогу, которая была вся как прежде, но потемнела и продолжала темнеть на всем своем протяжении к востоку, но вот чего не было, так это солнца — ни на востоке, ни в зените, а когда он снова посмотрел на север, там горизонт теперь темнел еще быстрее, так что тот полдень, от которого он проснулся, вдруг сделался нездешним сумраком и сразу же нездешней тьмой, {117} в которой птицы, на свету было распорхавшиеся, затихли, и кусты вдоль дороги снова объяла тишь.
178 
