– Ишь чего захотела. Вали, вали!
Джонни внимательно следил за ней, боясь, что она раскусит его и поймет, что он боится. Лейси взбила подушку и поправила свалившееся тонкое одеяло.
– Черт побери, я же сказал…
– Прежде чем я уйду, Джонни, да будет тебе известно, что доктор Лескуер предоставила мне особые полномочия в отношении твоего лечения.
– Моего лечения? Этого еще не хватало! Лейси даже вздохнула с облегчением.
– Ну и хорошо. Только вот что я еще должна сказать. Если я останусь, я имею право развязать тебя, потому что лично я не верю, что ты действительно опасен, как утверждает медицинский персонал. Доктор Лескуер со мной не согласна, но не прочь позволить мне попробовать.
Она нагло шантажирует его. Это еще больше взбесило Миднайта.
Джонни с силой рванулся, но ремни и пряжки врезались в лодыжки и запястья.
– Иди отсюда!
Он закричал во всю глотку. Лейси отпрянула и со всех ног бросилась к двери, не произнеся больше ни слова.
Лейси выходит из палаты. И оставляет его один на один с Ольгой.
Зарывшись лицом в подушку, он чувствовал, как подступает волна страха.
– Может… развяжешь меня… перед уходом? – еле слышно выдавил он.
Но дверь хлопнула.
Услышав удаляющиеся шаги, он поднял голову и завопил во все горло:
– Лейси!
Но ее и след простыл.
Тревожный лунный свет лился на подушку. Джонни закрыл глаза; голова его в изнеможении упала. Ну что он за идиот, способный делать себе только хуже! Неужели нельзя воспользоваться помощью, даже если ее предлагает неприятель?
– Что? – раздался ее тихий, неуверенный голос.
Он выплыл из бездны отчаяния и приоткрыл свои черные, как ночь, глаза.
– Я-то обрадовался, что ты исчезла, – еще более ворчливо пробубнил он.
– Ты звал или нет?
– Я… я подумал… может, ты развяжешь меня все-таки… пока не ушла.
– Это была бы большая любезность с моей стороны, не правда ли? – Лейси закрыла за собой дверь и направилась к его кровати.
– Положим.
– Можно бы сказать и «пожалуйста».
– Чего? Ах ты черт! – Яростный приступ кашля сотряс все тело Джонни. От чувства бессилия он пришел в еще большую ярость.
Она подошла совсем близко. Пряди волос выбились у нее из-под заколки на затылке и рассыпались вокруг ее нежного личика шелковистыми паутинками. Глаза ее ярко светились; она нагнулась над ним и пыталась расстегнуть пряжку на левой руке.
– До чего же ты упрямый, только и знаешь, что головой об стенку биться. Правда, Дж. К. считает, что именно этот заскок делает из тебя отличного юриста.
Дж. К. лучше придержать язык за зубами. И ей тоже.
Ее духи проникали в его сознание, и он чувствовал одновременно дикое возбуждение и слабость. Вероятно, она и сама не знала, как она хороша, как действуют на него ее чары и как бешено ему хочется стать снова сильным и здоровым.
Пряжка наконец поддалась, и она стала массировать багровый след на запястье; пальцы ее двигались завораживающими кругами, ощущение было столь сильным, что кожа у него запылала.
Джонни лежал не шелохнувшись и затаив дыхание – столь неистово было искушение схватить ее освободившейся рукой, заставить почувствовать, что он действительно опасен, что он мужчина, а не размазня какая-то, чтобы валяться у нее в ногах и выклянчивать согласие остаться, раз она его развязала.
Сквозь полуприкрытые глаза он изучал ее влажные соблазнительные губы, длинную гибкую шею; от его взгляда не ускользнуло, как участился пульс в ямочке у шеи от этого массажа. Он сам себя ненавидел за то острое чувство желания, которое пробуждали в нем ее пальцы, за свою глубокую мужскую тоску по ней.
– Теперь другую руку, – процедил он сквозь стиснутые зубы.
– Только если обещаешь вести себя хорошо. Он что-то прорычал в ответ, и она отпрыгнула на безопасное расстояние. И остановилась с напуганным видом.
Ах ты черт! Джонни упорно смотрел мимо нее в окно.
Она не сдвинулась с места.
– Ладно. Обещаю, – со злостью выдавил он. Это ее, по-видимому, удовлетворило, потому что она обошла кровать, медленно проплыв в лунном свете. Но когда она дотронулась до него снова с той же нежностью, что и раньше, отчего у него по коже забегали мурашки и все его тело запылало и завопило, чтоб это повторялось и повторялось, он заметил, что на сей раз у нее самой трясутся руки, словно эти прикосновения и для нее были небезразличны. Зрачки ее огромных глаз расширились так, что вокруг этих черных дыр виднелось только тоненькое фиалковое колечко.